Приятно поговорить с сокурсницей по Литинституту, ставшей детской писательницей, о её новой повести. «Моё индейское лето» - вещь далеко не ординарная, сквозь которую видны и люди, и время, в котором они обречены существовать. Только вот разговор неизбежно выкатывается за рамки написанного и обретает характер уже совершенно мировоззренческий
- Елена, откуда взялся в подростковой повести такой до сих пор экзотический сюжет, как поездка на свадьбу отца в США, и что он сегодня должен выражать - всемирную открытость русских людей, их вечную готовность к братству или что-то иное?
- Мне кажется, что тема «ах, какой же я красивый и кому же я достанусь» (а уж тем более – размышлений о том, кого же выбирать самому) – всегда присутствует в литературе для подростков. И даже в книгах для детей она есть: страдания Мухи-Цокотухи, Ивана-дурака, влюбившегося в царскую дочь, да и многих других героев сказок и книг готовят ребёнка к будущей взрослой жизни.
Вот и я выбрала темой своей повести движение к свадьбе папы девочки по имени Ульяна. Папа, переводчик-синхронист, считал себя гражданином мира, старался ни к чему не привязываться. Но вот влюбился, сделал предложение – и согласился на просьбу родителей невесты сыграть свадьбу в её родном Нью-Йорке. А дальше хотел снова колесить по свету – уже всей семьёй. Для меня все персонажи этой повести – некие символы. Папа и Ульяна пережили трагедию – много лет назад мама поехала отдыхать на Гоа и пропала. Её так и не нашли, признали пропавшей без вести. Но иногда в отдыхательных краях видели счастливую женщину, похожую на неё. Мама ушла в закат. Реализовывать свою личность. Папа остался в Москве с маленьким ребёнком. Новую жену специально не искал – но судьба распорядилась вот так… А ребёнок его, Ульяна, оказавшись в Нью-Йорке, решил сбежать в прерию с индейским парнишкой, который никогда и за границей-то не был, но очень любил свою малую родину. Поэтому все символы повести подводят к одному: мир большой, а без Родины никуда.
Так что русские – и толерантно открытые миру и космосу, и те, что за братство, и за личностный рост, и за всё хорошее против всего плохого – пусть обязательно поймут, что сначала они должны быть за Родину. Да, был период, когда мы целой страной слишком рьяно бросились брататься со всем миром, как нам казалось, изучать его, осваивать. И оставили ворота открытыми. Не по-хозяйски. Хорошо, что сейчас опомнились. И, надеюсь, теперь во всём будем придерживаться меры.
- Веришь ли ты в то, что когда-нибудь мир будет обходиться без государственных границ, а руководствоваться станет лишь приязнью людей друг к другу?
- Я в это не верю. В истории был шанс двигаться к тому, чтобы жить единым человечьим общежитьем. Мир его упустил. И сейчас настала пора тщательно следить за тем, чтобы ворота открывались только тем, кто едет в нашу страну с добрыми намерениями.
- Любить Родину, уехав – почему же именно такой разворот сюжета? Уж не легче ли и впрямь любить Россию вдали от неё?
- Я постаралась написать повесть такой, чтобы там были представлены максимально аполитичные, толерантные, по-настоящему добрые люди. Особенно Ульяна. Про то, как они с папой старались быть предельно космополитичными, некими независимыми лайнерами иногда причаливая у разных берегов, чтобы вскоре раз – и в нейтральные воды… И как происходящее заставило волей-неволей делать выбор и понять, что больше так нельзя. Заставило сначала словом, а потом и делом встать на защиту имиджа своей страны. Да даже вообще прийти к пониманию, что страна-та эта у них есть!
В книге есть эпизод, когда Ульяна приходит на вечеринку конного клуба своего будущего родственника. И подростки спрашивают: а почему вы, русские, такие злые и хотите завоевать весь мир? Ну а действительно, зачем? Что тут сказать? Ребята спросили то, о чём сто раз слышали. Ведь им рассказывали, что русские именно такие нехорошие. Ульяна справилась – ответила достойно, на простом бытовом примере. И это тоже не могло не изменить её.
Моя книга не про то, как меняются иностранцы, а именно про наших. Изменимся мы, будем сильнее и сплочённее – и победа наша наступит раньше. Не победить мы не можем. Практика жизни показала, что перед лицом опасности с человека слетает искусственное. Остаётся настоящее. Наши люди оказались перед этим самым лицом. И послетело ведь! С кого свалилась маска добряшки, явив миру личико приспособленца, с кого угрюмая харя – показав трудягу и верного сына Отечества. Об этом я и пишу.
- Не кажутся ли тебе русские люди индейцами, которых те, кто хочет считать себя хозяевами мира, решили извести? В повести рассказывается об интересной американской тенденции: человек ищет среди своих предков индейцев – чтобы таким образом доказать: «с угнетателями я не имею ничего общего, я сам потомок коренного народа, я ни в чём не виноват»... Может ли такое запоздалое раскаяние возникнуть у враждебного нам сейчас «цивилизованного» мира и перед нами?
- Для тех, чья душа, как моя, с детских лет опалена рассказами об индейских войнах, коренных народах Америки, Дороге Слёз и насильственном переселении народов с земель, которые имели хозяйственную ценность для покорителей Нового Света, всё, происходящее сейчас в противостоянии западного мира и России, похоже на историю индейцев. Ведь нас уже почти получилось разделить, подчинить и уничтожить. У нас тоже много нужных другим природных ресурсов. Нам тоже дарили бусы, старые кремневые ружья, сникерсы и одеяла с оспой. Но мы успели спохватиться уже на самом краю – и начать спасаться. Сильные мы никому не нравимся. Поэтому и борьба с нами уже никаким братством не маскируется. А что касается истории с запоздалым раскаянием и корнями… Это же речь идёт о том, что в повести упоминается американский тренд, да? Тренд такой: найти среди своих предков индейцев – и таким образом доказать, что с угнетателями я не имею ничего общего, типа мы сами потомки коренного народа. Первый раз я услышала это от белокурой официантки в ирландском пабе Бостона. Захохотала и даже сказала ей что-то вроде: «Вылитая!» Ведь придумано гениально. Но не хочется называть гениальным коварство, изощрённое враньё. Информационная война идёт непрерывно. Но мы осведомлены (ведь нечто подобное могут вбросить и в наше инфопространство), а значит, вооружены.
- Ты оставила финал повести совершенно открытым: блудная мать разрушенного ею же семейства внезапно отыскивается среди живых и возвращается, в общем-то, к разбитому очагу. Что это за символ, и что ты думаешь о непрочности семейных союзов? О каких внутренних проблемах нашего народа это может говорить?
- У меня у самой простые деревенские взгляды: одна жизнь, один муж, одна любовь. Единичность выбора, верность как само собой разумеющееся… и я не считаю это идеалистической нереальностью. Ведь так здорово – выбрал себе человека, иди с ним по жизни, развивайся, радуйся, расти вместе с ним. Столько вокруг всего интересного, которое можно разделить на двоих, чувствуя поддержку и становясь от этого только сильнее… Подобное возможно – несмотря на то, что такого счастья у меня не оказалось, я по-прежнему в это верю. Семья, единение разных – это то, на чём держится мир. Чтобы мира и покоя не было, что нужно сделать? Развалить институт семьи, осмеять, показать, что необременительные связи лучше, чем семья. Ведь ты – единственный и неповторимый, частая смена партнёров держит тебя в тонусе, бесконечном познании мира. Трудно опровергнуть это утверждение. Можно, конечно, но зачем? Ведь люди сами охотно бросились к наслаждениям – и незаметно впустили в свои души прочие грехи. Именно это и нужно, чтобы расшатать общество. Вот оно и расшаталось – теперь можно покорять его дальше. Вот так и получилось – решались геополитические планы, а пострадали мы. По родителям героини моей книги этот каток тоже проехал. Просто чаще уходит из семьи на вольные просторы папа. А тут ушла мама.
- Не думаешь ли ты написать продолжение повести (индейская осень, зима, весна), объяснив, по какой причине женщина бросает свою семью и пропадает на десять лет? Может быть, она разведчик? Связана с криминалом? Отводила беду от семьи? Нельзя же объяснить ее поступок простым авантюризмом, эгоцентрикой и эксцентрикой жизненных установок...
- Я очень хочу написать продолжение повести! Но для этого мне нужно обязательно съездить в прерию. Мне хочется видеть её в разное время года. Видеть людей. Всё то видеть, о чём и о ком я столько читала, смотрела, слушала. Пока того, что я видела в Америке, мне недостаточно.
А на вторую половину вопроса ответить легче. Пусть это кажется спойлером, но расскажу: да, женщина бросила семью и пропала потому, что ей хотелось жить только свою жизнь. Расти как личность, познавать, расслабляться, есть, молиться, любить. Она поверила призывам, техникам, практикам. Она видела, что ребёнок её не пропадёт. И муж кого-нибудь найдёт. Всё хорошо, мир открыт для счастья. Но она оказалась способной измениться. Когда у Родины начались нешуточные проблемы, мама Ульяны поняла, что надо быть со своей страной. Бог прощает разбойников, когда они успевают раскаяться. И уж тем более простит Ульянину маму, в непростой час сумевшую сделать выбор (наверное, показавшийся ей героическим). Но, правда, и проблем от её активности герои книги получат много…
- В эти дни хочется спрашивать ещё и о нашей общей судьбе. Больше четверти века назад нам казалось, что мы приняты "мировым сообществом", "цивилизованными странами". Наиболее любопытные и разворотливые успели даже там побывать. Как теперь видятся США и Европа тебе в чисто гуманитарном смысле?
- У меня очень двоякое ощущение – как от жителей этих стран, так и от внешней политики. Мне не посчастливилось общаться с мега-учёными людьми, поэтому я не знаю, что там эти люди о нас думают. А простой народ хороший. Только удивительно мало о знает о России. Что-то хорошее там знают про нашу природу. И в основном негативное – про людей и историю. У них есть набор клише, некоторые личные познания – и достаточно. Мир большой, так что надо хоть по чуть-чуть узнать и о других странах. Так, наверное, рассуждают.
С одной стороны, они не виноваты – пропаганда там работала мощно. Их бодрила и уверяла в превосходстве, а наша нас расслабляла. Но с другой стороны – виноваты европейцы с американцами, очень виноваты. Что им мешало взять и узнать – про нас, про те страны, в которые они несли демократию? Ведь для кого существуют интернет и гугл-перевод? Взяли бы да почитали. И не действовала бы на них уже так пропаганда! Но им не хотелось. Ощущать своё величие и богоданное господство над миром приятно...
С нами сложнее. Да, мы очень виноваты в том, что восхищались Европой и Америкой и пренебрежительно отзывались о родном. Мы и сейчас не перестаём это делать, даже бессознательно. Мы испортили себе жизнь этим восхищением запретным плодом. Это какое-то русское горе. Я не знаю, как его вывести. Мне очень долгое время казалось, что я интернационалист. Как люди все разненькие, так и страны разненькие. Но тем и интереснее дружить, так я думала. Но сейчас такое время, когда нужно включить гордость и перестать стараться всем понравиться. Пусть хорошо живётся тем, кто внутри нашей большой семьи-страны. В семью же не приглашают всех подряд, гостей фильтруют. Поживём для себя – а там посмотрим.
- Видишь ли ты сегодня генерацию словесников, справляющихся с таким сложным жанром, как детско-юношеская литература, и какой она и будет, и должна, по-твоему, стать в ближайшее время, и на какие образцы опираться, если не начинать свой канон каждый раз от печки (полного нуля)?
- В силу того, что я в основном возделываю свой сад из текстов, посмотреть на поля, сады и огороды других писателей мне сложно. С высоты птичьего полёта это может окинуть взглядом только, наверное, критик. Прочитать книги всех, кто пишет в этом сегменте. Я читаю много – но ведь не всё! Творчество некоторых авторов мне нравится очень – и я тогда начинаю носиться с их книгами, говорить окружающим: прочитайте, это же отлично, прочитайте! Пробивайтесь с этими книгами к детям! Ведь книга по-прежнему может учить, может являть пример: жизненного пути, модели поведения, подвига, в конце концов. Если подросток не будет желать романтики подвига – из него вряд ли вырастет осознанный благородный взрослый-реалист. И сентиментальный дедушка впоследствии не очень сложится… Как-то так всё получится, друг Тряпичкин.
Что касается образцов – у меня большой список. Хорошо у нас люди пишут. С нуля начинать не вижу смысла. Схема, наверное, может быть самая простая: брать лучшее из советской литературы, из современной, из переводной. Другой вопрос – кому и что кажется лучшим? Сколько за последние годы выпущено книг, которые потом получили литературные премии. Но их особо никто не читает. А есть книги, которые и читают много, с удовольствием, и пиар у них качественный, и сами они интересные. Есть хорошие книги, авторам которых приходится существовать в формате: «Писатель, продвигай себя сам». И речь уже идёт не о качестве книги, а об умении и финансовых возможностях авторов пиариться. Чтобы расставить маяки в этом океане, нужен некий экспертный совет, независимый, не ангажированный до абсолютной неподкупности, с людьми, компетентными в разных сферах литературы, науки, образования и культуры. Потому что самое страшное здесь – кумовство, междусобойчик, вкусовщина. Но люди есть люди – и я боюсь, что это нереально. Но так хочется…
- Если словесник адресуется к будущему (а он к нему адресуется), то каких и что перенявших от нас детей ты хотела бы видеть в России через четверть века?
- Я хотела бы в них видеть то, что и у нас-то почти утратилось. Способность к общему созидательному труду, желание вести научный и духовный поиск. Чтобы у них было максимально глубокое знание о прошлом – особенно недавнем по меркам истории. Очень уж в больших мучениях оно сейчас строится. Вот чтобы они ничего не забыли – и, главное, помнили, как оно было по-настоящему. А не подредактированное.
Беседовал Сергей Арутюнов/Сайт конкурса "Лето Господне"
