Оказавшись в поэтическом пространстве Веры Зубаревой мгновенно чувствуешь особую творческую энергетику, сконцентрированную и направленную на изучение всего, что окружает поэта, на то, что способно открывать новые возможности как в поэте, так и в читателе. Такая цельность служит катализатором активности всего и везде. Как это удаётся? Ответ сокрыт в искренности стихотворного диалога с читателем. Именно такой традиционный посыл способен развивать литературный процесс и сохранить читателя в наше время глобальных видоизменений и преобразований. Такая стабильность воспринимается как дар, и этот дар - высшая благодать неба
Александр ОРЛОВ
* * *
Сумерек перевес,
Зимних дорог бесприютство.
Хочется вести с небес,
Хочется в небо уткнуться,
Слушать его перезвон,
Плыть по его полю –
Долго, за горизонт,
В вотчину звёзд колокольных.
И повторять: «Прости…»,
И зашагать к перекрёстку,
И на щеке унести
Снега хрупкую блёстку.
* * *
В бараке памяти светло.
На всякий век — своя причина.
Вот Город снегом замело,
Но тайная горит лучина.
И вновь торопится отец —
Снег на ресницах, ёлка в санках,
В печи с лепниной — тёмный блеск
Графитов из подземных замков.
По ним вернётся в дом тепло,
Оттает время на странице.
Как холст, оконное стекло —
А в нём лучина серебрится.
И даже много лет спустя
Она согреет зиму комнат,
Озноб окраин бытия
И тёмный мой опальный Город…
* * *
Под землёю ковчег
Полон траурным смыслом,
А по ней пишет снег
О высоком и чистом,
А над ней тишина,
Облаков мирозданье,
Жизнь, что предрешена,
И с душою свиданье…
* * *
Хочется зимы – высокой, чистой,
С кружевом позёмки за окном,
С переливом ледянистых смыслов,
Где мерцает лужи окоём.
Хочется зимы высокой, лёгкой,
Как снежинок неосевших рой,
Как смешение души и вдоха,
Всплеск звезды над снежною горой.
Хочется зимы высокой, светлой,
Чтобы в елях колокольный ритм
И мечталось, как над ними с ветром
Кто-то всепрощающий парит.
* * *
Снег придёт в четыре утра,
А до этого будет сниться,
Как несут над землёй ветра
Его белую колесницу,
Как плывёт он в ней над водой,
Над горами, над лесом блёклым,
Задувая звезду за звездой,
Гравируя их образ по стёклам.
И ничто не задержит его,
Разве только душистая сладость
Ёлки в детской, где никого,
Кроме памяти не осталось.
СОН ОБ ОДЕССЕ
Он явился почти на заре
Каплей света
И сказал: «Зима на дворе».
Только это.
А привиделось — море во льдах,
Волны-глыбы,
Мрамор чаек и пики яхт,
И хрустальные рыбы.
А привиделось — всполох искр,
Рассыпных, отражённых,
Город рос — ледяной обелиск
На ожогах,
Бинтовала его пурга,
Зло, нелепо,
Состояли его берега
Сплошь из пепла.
Он сказал: «Зима на дворе».
Не прибавил ни слова.
И спросонья никто не прозрел
Смысл ледовый.
Падал снег в тишину двора,
Шелестела газета.
И осталось земле от вчера
Только это.
ПРИСТАНЬ
Памяти отца
день взлетает
ночь садится
снежность в облаке таится
и слегка уже седой
город по воде струится
влажных раковин зарницы
между морем и звездой
снов наброски
жизней блёстки
театра тёмные подмостки
в ожиданье непогод
млечный свет на перекрёстке
и как точечная роспись
выплывает пешеход
он идёт своей дорогой
город снежный
город строгий
прибывает на пути
дерево стройнеет в тоге
светофора свет недолгий
успевает замести
капля стынет и не бьётся
он идёт
позёмка вьётся
пристань с лестницы видней
он идёт
она дождётся
даже если всё сотрётся
в снег на этом полотне
* * *
Оттого что тянет плоть к земле,
Оттого что тянет душу к небу,
В печке думы бродят о тепле,
В звёзды сон забрасывает невод.
Снег раскрылся куполом, парит
Белый парашют его в затишье,
Оплывают свечкой фонари,
Снег, мерцая, приземленье пишет,
Обнимает крышу, ель и холм,
Оседает, подступая к дому,
Словно там, в безлюдии своём,
Стосковался по всему земному…
* * *
Сумятица. В разгаре вьюг фиеста.
Сугробы, как подобья пирамид.
Развинчен свод, и город сорван с места
И в птицу превратиться норовит.
Вращаясь в дисгармониях угрюмых,
Готовит ветер ледяной набег.
Сумятица. И мир темнее в думах,
И ночь светлее, оттого что снег.
* * *
Снежной ели сверкает айсберг,
Корабли домов укачало,
И сугробов белые вазы
В сердцевинах лелеют молчанье,
И дыханьем волнуя воздух,
Белый ветер над ними вьётся.
На странице – следы полозьев
Зазывают строку за околицу.
И сильнее волненье в ветках.
Затевает метель ямбы.
И на всём – лишь пятнышко света
Фонаря от настольной лампы.
МЕТЕЛЬНОЕ
Свернуться калачиком и под снег уснуть,
Ладонь положив на страницу,
И вот уже тянется санный путь,
Укачивая возницу.
И снится закнижье, и всё вверх дном,
И ветры дудят в валторны.
Всё ближе страница — всё дальше дом
Всё явственней путь неторный.
…А снег прибывает, как дни к векам,
И женщина-лебедь плывёт по облакам
С прощальной сцены Большого.
Лицо её отрешённо.
Она станцевала свой танец в огне
И выпадет снегом на той стороне,
Где в царствии мёртвых царевен
Сияет ледовый терем.
Воронка метелей затянет всех,
Вернётся всё в незапятнанный снег —
Как чтение — мерно и медленно.
Вот девочка — отблеск свечи на стекле —
С моею тоской повернулась ко мгле
И пишет письмо к Онегину.
Её томленья не разгадать.
Из снега лепится благодать,
И розы, и белая конница…
И эту страницу
Лучше не покидать,
И с ней уснуть, и по ней мечтать,
И не ведать, чем всё закончится.
* * *
Холода, холода…
Ничего не поделаешь с этим.
Побеждают надежды к весне,
А к зиме – холода.
Оттого, что узнал,
Может, ты и надул этот ветер,
Может, смотришь на север,
Как всё, что стремится туда…
Там пространство из льдинного времени
Выстроил зодчий.
Что бурлило навзрыд –
Навсегда заковал в ледизну.
Между мной и тобой
Нет ни связки, ни буквы – лишь прочерк,
Словно кто-то коньком
По остывшей реке полоснул.
В минусовости вечного Цельсия
Даже не ноль я.
Там на зеркало льда
Никому не придётся дышать.
Холода. Отмирает тепло.
Но зато – вместе с болью.
Значит, то, что болит или греет,
Увы, не душа…
* * *
Как будто нет ни времени, ни срока.
Дрожит фонарь, и бьётся снег о стекла.
Неугомонный, бренный дух ветров
Блуждает в трубах, в омуте дворов,
И гаснет месяц, и свеча продрогла.
И значит – никогда не дописать,
Как, радуясь, начнёт огонь плясать,
Тому, кто тень отбросил на тетрадь,
А сам ушёл, сказав, что ненадолго…
