Кредо Валерия Сухова в русской поэзии – простота. Она во всём; во фразе, пущенной вразлёт, будто трогаемый с места рысак, в образе мысли, интонационной подаче. Класть строку просто и ясно – завет, воспринятый ещё от Алексея Кольцова с его бессмертным «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!».
Завет не подводит: в каждой строфе звучит Русь, отметающая пустое, неважное и ненужное, чувствующая взамен безмерно как вширь, так и вдаль.
А тем всего-то – мать и Отчизна, земля да смерть, и в точке, где они сходятся воедино, возникает ослепительное свечение родственных величин, в ликах которых уже не различить ни себя, ни страну, породившую тебя. Там – ни книжных строк, ни фраз, ни мысли – только сияние правды, к которой годами, десятилетиями ковыляем, и никак не можем простить ни себя за медленный шаг, ни близких за то, что плохо понукают.
Вот бы простить. Вот бы понять. Вот бы осознать, что нет на земле ни врагов, ни друзей, а есть лишь любовь, где гуще, где жиже разлитая в душах. И единый Господь над ней, породивший её прежде, чем породил нас.
Сергей Арутюнов
МОЛИТВА
Помню, я смеялся над бабкой,
Уверял её: «Бога нет!»
И крестилась она украдкой
На божницы закатный свет.
Так бывало: лишь рассвело,
Я глаза открывал: «Да спи ты!» –
Бабка день начинала с молитвы
И молитвой кончала его.
И мне это смешным казалось.
С той поры прошло много лет.
Одна в доме она осталась.
Все разъехались. Помер дед.
Детство светит магнитным светом.
По нему сверяем судьбу.
Потому пришёл за советом
Я в родную свою избу.
Поклонившись с порога бабке,
Шапку снял я и, сев на скамью,
Под иконами в красной рамке
Всю родню увидал свою.
В притолоке качнулось,
Тихо скрипнув, для зыбки кольцо.
И знакомо вдруг усмехнулось
Мне со снимка моё лицо.
За окошком метель бесилась.
Тёмен ликом был скорбный Спас.
Здесь святая душа молилась
За её позабывших – нас.
Богоматерь смотрела с мукой.
Сердце сжалось от боли в комок...
Помолись, родная, за внука.
Чтобы верой спастись он смог.
РОДНИК
Я воду пил из родника,
Обняв замшелый сруб.
Срывались каплями века
С моих дрожащих губ.
И на меня смотрела Русь
Из бездны, словно миф.
На материнский лик молюсь,
Колени преклонив.
Исток обжёг устами струй
Горючих русских слёз.
Земли родимой поцелуй
Так я в душе унёс.
ИСКУПЛЕНИЕ
Метели путь мой заметали,
Но вывел к дому огонёк.
Меня встречая, в чёрной шали
Старуха вышла на порог.
Пустила молча на ночлег
И постелила, словно сыну,
И понял я её кручину,
Как самый близкий человек...
Нисходит озаренье свыше,
Когда сбивает вьюга с ног.
Вдруг голос матери я слышу:
«Вернись на родину, сынок».
Пусть тучи нависают низко,
Я вижу в темноте огни.
Иду с молитвой материнской –
«Сынок, Господь тебя храни!»
Когда дороги жизни пройдены,
Тогда дойдёшь до глубины.
И возвращение на родину,
Как искупление вины.
Святому поклонюсь распятию
И на родной порог взойду.
И на колени перед матерью
Я блудным сыном упаду…
ПРОРУХА
Гудела когда-то
Затонная тишь.
Закатом объято
Семь сгорбленных крыш.
От жалости сжалась
Живая душа.
Деревня осталась –
Дорога ушла.
Вздохнула старуха:
«Господь, ей прости,
Что с нашей прорухой
Не по пути».
РУССКАЯ ДУША
Зима. Год сорок пятый. Русь.
Война идёт к закату.
И трудно верить в «Gottmituns»
Немецкому солдату.
Несладко и ему в плену.
Морозы, снег и голод.
Он понимал свою вину,
Ведь был уже немолод.
Белели из берёз кресты
В безмолвии суровом.
И до деревни полверсты
Добрёл он по сугробам.
Ввалился в избу, как скелет,
Худой и несуразный.
По похоронке на столе
Всё немец понял сразу.
У горя милостыню ждать –
В боль сыпать соль солонкой…
Но поднялась седая мать,
Как тень, над похоронкой.
Сказала: «Погоди, сынок…»
Рукой в набухших жилах
В солдатский мятый котелок
Краюшку положила…
ПОГОСТ
Высокий холм вздымается в крестах.
И слёзы застывают на глазах.
Богатый смерти выдался покос.
Родней села становится погост.
Качнусь от горя я – без водки пьян.
И поминальный уроню стакан.
Скрестила руки на груди родня –
И ждёт не в гости – насовсем меня.
ВСЁ В ДУШЕ
Скоро к Богу уже.
Скарб я нажил большой.
Унесу всё в душе.
Ничего за душой.
Знал морозный я зной.
Пел про холод огня.
Золотою казной
Лес осыпал меня.
Переломится свет.
Лягу я средь корней…
Был поэт или нет?
После смерти видней.
РОДНЯ
Срок настанет – и родня
Хоронить пойдёт меня.
На горе стоит погост.
Он крестами в небо врос.
Крепче нет его корней.
Мёртвые живых родней.
Тихо мать вздохнёт: «Сынок,
Снова ты под сердце лёг».
НЕ СОГРЕЕТ РЯБИНА…
«Гой ты, Русь моя!». Выть твоя горем засеяна.
Глотку волка сдавила капканом тоска.
На торги выставляют удавку Есенина.
Обнищала душа – и пошла с молотка.
И продать, и купить можно всё в идеале.
«Смерть Поэта», как нефть, подскочила в цене.
В разорённой стране есть «Страна Негодяев»,
Где калифом навек бизнесмен на коне.
А народу осталась одна лишь отрада.
И покорно он вздёрнут на телеигле.
Прёт на нерест её голубая отрава.
Открестясь от чертей, плачет ангел во мгле.
Не согреет рябина, огарком сгорая.
Пляшет ветер, а дьявол играет в дуду.
Лучше в петлю! Не надо за доллары рая.
«До свидания, друг мой!» –
«До встречи в аду».
Если в Бога не веришь, молиться нелепо.
В каждом мальчике чёрный живёт человек.
Задыхаясь, ногтями царапаем небо.
И на землю извёсткою сыпется снег.
ОЖИДАНИЕ
Золотые сердечки берёзы
Засыпают могильный холм.
Вспомнил я материнские слёзы
И родительский старый дом.
Не вернуться мне больше туда.
Впору сердцу с тоски разорваться!
Не прощу себе никогда,
То, что с мамой не смог попрощаться.
У могилы повинно стою.
Душу ломит невыносимо!
Где ж ты, мама? Наверно, в раю
Золотым своим сердцем ждёшь сына...
«ЛЁГКАЯ СМЕРТЬ»
Лёгкой смерти для мамы я у Бога молил.
Видеть муки её больше не было сил.
Бог услышал меня – мать ушла в мир иной,
И с тех пор мою душу оставил покой.
Не могу той мольбы сам себе я простить.
Пусть в мученьях, ещё ведь могла бы пожить
На земле для родных, ну хотя бы немного...
И зачем лёгкой смерти молил я у Бога!
Так терзает бессонною ночью вина.
И простить меня может лишь мама одна.
ХОЛМ МОГИЛЬНЫЙ
Мне опять живой приснилась мать.
Подошёл, хотел её обнять.
Но она растаяла во мгле.
И не стало мамы на земле...
Мама умерла в начале осени.
Пожелтев, берёзы листья сбросили...
Снег теперь хранит её покой
Долгою холодною зимой.
А весной ей птицы будут петь.
Летом сосны на ветру шуметь.
На могилу осенью приду.
День в гостях у мамы проведу.
Молча по душам поговорим
До вечерней сумрачной зари.
И всплакнёт берёза надо мной,
Осыпая золотой листвой...
Холм могильный, фото и ограда.
А душа-голубушка – крылата!
От несчастий сохранит навек
Крыльев материнских оберег.
