Пасхальна ли внутренне вся русская литература, Бог весть, но то, что она пасхальна так, что в иных стихах ощущается в первую очередь высокое торжество Воскресения, или даже предчувствие торжества, не подлежит ни малейшему сомнению.
Валентина Калачёва (Петрозаводск) – поэт этого самого торжества, невозможного без глубочайшего сокрушения о судьбах Отечества. Что же есть подобная интонация, как не выражение православной, и никакой другой, веры? «И есть Жизнь, что Пасхой пришла, чтоб извести этот дым» - строка, звучащая как бы между прочим, но такая же осевая, как самый страждущий вопль о чуде.
Читая и вчитываясь… будем же помнить о том, что поэзия, сопровождающая молитву, подобна ещё одной незримой, но явной мироносице
Сергей Арутюнов
***
Как затоскую, так поеду в глушь.
Смотреть на храм, на волны и на сосны,
Терпеть свой «невтерпёж», бродить меж луж
И забивать на «важные» вопросы.
Там будет небо, ветер. В небе крест.
Там будут птицы в воздухе носиться.
Там пошумит о чем-то ветхий лес.
Потом, быть может, это мне приснится...
Там будет Тишина. И в тишине
Той литургию батюшка послужит.
Малинник будет шебуршать в окне.
А облака над ним пророчить стужу.
И мне не надо больше ничего,
Чтоб возвратить на время человечность,
Чтоб жить и слушать Бога Одного,
Чтоб кануть в вечность...
ВЕЛИКОКАНОННОЕ
Нам в Космосе Великого канона
Сияет путеводная звезда...
Пылают веси, стонут города,
Поруганы и люди, и иконы,
Горчит великопостная вода,
И льётся несуразное с амвона,
Что не постичь нам этого канона,
Но... то, что Божье, — это навсегда.
Кондак звучит извечным камертоном:
«Душе моя, восстани...» Зимний сон
Рассеется... Пускай звучит канон,
Вбивая сваи Божьего закона
В сей хрупкий мир, что виден из окон,
Пока не уронили мегатонны
Враждующие дяди в шлемофонах,
Теснящие нас с четырёх сторон.
Адам и Ева, рай, грехопаденье,
В ковчеге Ной, и плачет царь Давид...
Сколь многое у нас внутри болит
При суетном забвенье с нераденьем...
Молитва сквозь столетия горит,
Нас вырывая из привычной лени,
Которой всякий ранен иль убит...
Канон звучит святым благословеньем.
Канон зовёт оплакивать дела,
Отмеченные блудным окаянством.
Грешим мы с незавидным постоянством,
Пока душа совсем не отцвела,
Засушенная беспробудным пьянством
Иль суетой, что порвала крыла...
А впереди ждёт даль светлым-светла...
И ждёт Господь духовных тунеядцев,
Любимых заплутавших сыновей,
Плетущихся в церкву Канон послушать,
Настроить в покаянном духе уши,
Чтоб стала жизнь на ниточку светлей,
Чтоб убелить загвазданную душу,
Полить слезами мертвенную сушу,
В которой прописался суховей...
И — пусть чуть-чуть — стать на канон живей...
ПРЕД ВЛАДИМИРСКОЙ
Владимирская... Плакать да молиться,
Историю листая по странице.
Всё кровь да кровь, да битвы без конца.
Так хочется от этого забыться,
В медвежий угол навсегда забиться
И не казать ни носа, ни лица.
Но грозы постоянны. Войны тоже.
Мы знаем то, что ничего не можем
Без Бога и без Матери Его —
Такой смиренной, доброй, тихой, кроткой,
Что даже ум наш — уж на что короткий —
И тот поймёт. Хоть мы живём бегом,
И «некогда» — прилипшее к нам слово,
А всё ж во светлый день поста Петрова
Стряхнём с себя всю суетностью свою
И к Божьей Матери — к Владимирской иконе —
Прилежно притецем в Господнем Доме,
Пошепчем там про «верю» да «люблю».
Услыши нас, о Дево Пресвятая,
Плетущихся до гибельного края,
Забывших сыновство и небеса,
Замазавших земным иное зренье,
Но всё ж сложивших в скудное моленье
Простые и от сердца словеса.
Нам тошно умирать, не зная Бога.
Но Ты — надежда наша и подмога,
Не посрами болящих чахлый вздох.
Пусть хоть на штрих мы станем лучше, чище,
И взалчем наконец-то горней пищи...
И пусть Тебя услышит Сын, наш Бог.
ПОСТНЫЙ ЦОЙ
И две тысячи лет война
То за душу, то за права.
Очень тесные времена,
И остра на дворе трава.
Лето северное пришло.
Солнце выплеснулось опять.
Зашипело всё и прожгло
Платье ветхое... Не понять,
Как тут выжить и где Господь,
Как поститься в такой жаре,
Когда вечно подводит плоть...
То же самое — в декабре,
По весне, Успенским постом...
Тяжко, коль решимости нет
Эту жизнь прожить под крестом,
Не скуля про кров и обед.
Скидок нет. Неуместен торг.
На войне какие торги?
Если знаешь, где ждёт нас Бог,
Всё бросай и туда беги,
Потому что вокруг — обман.
И внутри обмана да лжи
С нескончаемый океан,
С пропасть, спрятанную во ржи.
И война две тысячи лет,
Чтобы Богу себя вручить...
И внутри Незакатный Свет.
А снаружи — в траве мечи...
БЕРИ ШИНЕЛЬ
(226 слов про монашество XXI-го века)
Дяденька, милый, возьмите меня на фронт...
Я всë понимаю, что возраст, не вышел ростом,
Что пылает пламенем синим вражеский горизонт,
Что в дыму мы уже сто лет не видели звëзды...
Я всë это знаю... Но когда я смотрю наверх,
То понимаю, что выбора не осталось.
Есть только Бог и душа, потрëпанный жизнью стерх.
Есть только Бог и я, Его малость.
И есть Жизнь, что Пасхой пришла, чтоб извести этот дым,
И есть преисподняя, что этот дым производит,
И что все наши песни о том, как умереть молодым —
Сущие бредни... Но с возрастом это проходит.
Я ничего не умею — ни стрелять, ни петь, ни свистеть,
И варенье мне часто снится, что мама варила в детстве,
И прогуливал я уроки, и пил всë, что может гореть,
И не помню отца, и стяжал дурное наследство.
Но есть Бог... И война. За каждую пядь души,
Которая тоже Его, но многим без разницы стало.
И коптятся на поле брани те, кто непогрешим -
Они так считали, когда их путал лукавый...
Поэтому, дядя, недаром горит-пылает Москва,
В пожаре всякая весь — не спрятаться, не укрыться,
А только молиться-молиться-молиться, пока на плечах голова...
И когда она с плеч падëт, то тоже молиться...
Во имя Радости нашей... В общем, шинель бери
И побредëм до Дома, что в Незакатном Свете...
Глядишь, добредëм, у заветной встанем двери...
А там Господь Бог откроет и скажет: «Здравствуйте, дети!»
***
Места святые... Оптина, Саров,
Иерусалимский град, Валаамский север...
Езжай в извечном поиске даров,
Которых Бог отчинит нам по вере,
Зовущей то туда, а то сюда...
На всё и жизни, кажется, не хватит...
Глухая ночь. Горит вверху звезда.
И ты опять в Божественных объятьях
Всё молишься и молишься... И тут
С тобой и Питер, и Земля Святая,
И Соловки... Такой тишайший труд
Нам открывает даже двери рая.
Замри, дыши... И можно не бродить
По скрытому в листве земному лику.
И Жизнь даёт нам силы дальше жить
И благодарным быть любому мигу,
Который Бог пошлёт... Пусть меж дворов,
Не чищенных с утра он пронесётся,
Деревьев облысевших... Днесь Саров
И все святыни здесь... И радость льётся...
Она у нас одна — на все века,
Не ведает каких-то расстояний.
Быть с Господом. И чтоб Его рука
Вела нас по дороге покаянья...
РОДИНА: ВОДА И КАМНИ
В России так много тихой графичной воды.
В России так много утаённой молитвы тихой,
Которая нас бережёт от рукотворной беды,
От труса, потопа, идеи безумно дикой.
Вода точит камни. Молитва точит сердца,
Которые словно камни. Не чувствуют океана
Боли, которой уже, похоже, не будет конца.
Ведь человек — это рана.
Человек — самострел, блудный сын, привыкший блуждать,
Это вёдра живой воды и смертельных камней под одеждой.
Это способности ждать, поражать, бежать, побеждать...
И ещё человек — надежда.
Надежда на Бога. На то, что однажды вдруг
Камни сточатся в прах, а вода обретёт родниковость.
Вспомнится слово, такое забытое, — «друг».
И из всех новостей — это новость.
Остальное — тень тени... В тихой графичной воде,
Которую помнит цифра и сохраняет слово,
Место найдётся по имени Солнце звезде,
Доброму человеку, северной ветке еловой...
Тихой молитвой будет звучать она.
Это такой нынче голос у родины. У России.
Когда-нибудь камни смоет. За потопом уйдёт война.
И на месте всего будет небо. Море бездонной сини.
***
Пахну́ло осенью. Слетел хрустящий лист.
Грибы родной подъезд облюбовали.
Холодный ветр осваивает дали
И тренирует злой ноябрьский свист.
Крадётся август по земле, ещё
Покрытой разноцветьем ярким, сочным —
Древесным, кустовым или цветочным.
И лучик солнца сел вдруг на плечо
И заскользил в сентябрьские дни,
Которые несут с собой прохладу,
Дожди, печаль и шорох листопада,
Вечерние размытые огни...
А днесь я рада, сыростью дыша,
И Бога всё благодарить пытаюсь,
И не найдя слов нужных, слёзно каюсь,
Смотрю на листик, и поёт душа.
ПО ДОРОГЕ В ШЕЛТОЗЕРО
Островки мать-и-мачехи
Вдоль весенних дорог,
Мурава, одуванчики...
Да поможет нам Бог
Красоту эту майскую
Не забыть никогда.
Блики солнца, как райские,
Отражает вода.
Небо чисто, синее.
Лес почти до небес.
И любовь в сердце сильная:
Бог воскрес, Он воскрес!
И не нужно днесь хмуриться
В Шелтозерской тиши.
Я иду вдоль по улице.
Рядом время бежит.
Мать-и-мачеха светится.
Храм вдали стал сиять...
И опять расчудесится,
Будет радость опять...
***
Спитак, Цхинвал, Москва, Беслан, Донецк...
Трагедии. Зияющие бездны.
Мы так хотим им положить конец,
Но не положим... В Царствии Небесном
Врата открыты настежь. И туда
Взлетают фейерверком чьи-то души,
Оставив за собою города.
Зыбучие пески. Кусочки суши.
И реки. Синие и красные... Опять
И снова будет день. И будет пища.
На завтрак. Поминальная. И вспять
Не повернёшь года и не отыщешь
То дорогое, что ушло... Во тьму?
Лишь Бог рассудит. Нам — другое знанье,
В котором мы совсем ни тпру, ни ну
Столетьями... Есть тайны мирозданья,
Есть судьбы мира, есть страны́ оплот,
Есть планы сверхдержав, смотрящих в вечность.
Есть сын, есть дочь, есть двор, есть рыжий кот.
И есть родное сердце человечье.
И есть Господь, наш Сталкер на пути
С привычным неветшающим компотом,
Который всех пытается спасти...
Такая вот у Господа работа,
Которую нам не понять никак,
Всё время занятыми внутреннею болью...
И всей-то нашей жизни — на пятак.
Но тот пятак оправдан был Любовью
Сполна... Мы видим Жертву на Кресте
Во всякой церкви. Меж свечей блистает.
И жизни — те. И все маршруты — те.
И мы идём туда, где Бог спасает...
***
Ослябя, Пересвет... Вот имена,
Которые учебник сохраняет.
Веками листья дерево роняет.
Веками воспевает их страна:
Кто в красках, кто в граните, кто в словах.
Их подвиг на кровавом поле боя.
Их подвиг — тяжкий крест борьбы с собою.
Их подвиг — послушание в делах.
Что ж утаили книжные листы?
О чем нам лишь догадываться можно?
Стать иноком почти что невозможно,
Пришедши в монастырь из суеты,
Из воинского пекла... И трудней
Потом, став иноком, опять туда вернуться.
Как будто страшный сон... И не проснуться...
Но пред рассветом небеса темней.
И Сергий путеводною звездой
Ведёт такие души ко спасенью
И молится о близком воскресенье...
У Бога и почивший - всё ж живой...
Святая тайна Родины моей —
Вот эти жизни, эти жертвы Божьи,
Чистейшие... Учебник вряд ли сможет
Вместить хоть персть от сути тех людей,
Но сможет сердце... Молится оно
Во времена Ослябь и Пересветов,
Когда идут бои... Конца им нету.
И пред рассветом снова так темно...
И только вера заставляет встать,
И упованье на Господню милость.
Пусть слово о великом износилось.
Любви же никогда не перестать...
СТОИТ СОБОР...
Стоит собор... Как крейсер, как ракета...
Всей мощью устремлённый в небеса.
Здесь сотворили люди чудо света -
Нездешний облик: в ризах образа,
Кресты блестят, белеет колокольня...
Молитва оглашает всё окрест...
Вот только почему-то вспомнить больно,
Как разрушалась красота небес
Когда-то с бодрой песней, с красным флагом.
Глумились над святыней, как могли...
И зарастали кирпичи в оврагах,
И чудо покидало край земли —
Она тогда уже дошла до края,
Борясь с Христом в безумии своём.
И на святых руинах умирая,
Всё грезила: «Теперь-то заживём!
В свободе пьяной! в равенстве! и братстве!
И в Вавилонской башне до небес.
Сгребём в мешки народные богатства...»
Внимал безумству вековечный лес,
И Ангелы скрывали в скорби лики,
И Сергий молча с Германом стоял...
Неслись куда-то толпы, ветры, крики...
Неслись в небытие скиты, причал...
И в сумерках бредовой круговерти
Не чаялось ни чуда, ничего,
Что разорвёт однажды узы смерти,
Что победит разгул и бунтовство
На Господа, на Кроткое Смиренье
И на Любовь, что возлюбила всех...
Стоит собор... Как олицетворенье
Молитвы, коей всякий бурный век,
Народ и ветер, и мятеж подвластны...
Не посрамится упованье, нет...
Стоит собор... И делается ясным —
Несокрушим ничем Господень Свет...
***
Блаженно наше детство во Христе,
Когда меж нами ни стены, ни тени.
И перед Богом преклонив колени,
Мы молимся в сердечной простоте.
Слова родятся сами, будто вдох.
Естественно, с любовью непреложной.
Она, как огонёк... И осторожно
Несёшь его, поняв, что это Бог,
Источник Света, заронил его
Внутрь нас — туда, где затаилась тайна,
Возникшая однажды неслучайно,
Сокрытая от мира... Одного
Христа зовём мы разделить её.
От века Он наш Собеседник близкий...
Блаженно детство... Шарики, ириски,
И во дворе полощется бельё,
Напоминающее на верёвке парус...
Кораблик бури все переживёт.
Мы движемся с доверием вперёд,
Шепча «спаси», «помилуй, Боже», «каюсь»...
И радуясь... Ведь правда такова,
Что, потрясённый каждым днём, ты плачешь
От тихого блаженства, не иначе.
И бесконечна детская глава
В великой Книге Жизни... Срок придёт —
Она под властным оком разогнётся,
И буква всякая найдётся и прочтётся...
Ну а пока Бог зá руку ведёт.
И мы ведёмся. Знает наш Отец
И путь, и смысл пути, и все дороги,
По коим поспешают наши ноги...
И не грозит сей сказочке конец...
О РОДИНЕ
Что нас сохранит в лихое время
От меча, потопа, чу́ждой веры?
Кто разделит с нами это бремя,
Что кладут на нас без всякой меры?
На кого возложим упованье?
Для доверья мы кого отыщем?
Здесь у нас такие расстоянья!
Здесь людей — за тысячею тыща!
А надежда только лишь на Бога.
Воздыханья лишь к Пречистой Деве.
Только к храму — верная дорога.
И доверье — к Всечестному Древу.
Нищие мы всем земным богатством —
Тяготой, что гнёт к земле жестоко...
Со святыми только наше братство,
С Ангелами нам не одиноко...
Отскребли российскую икону —
Русь на ней Святая проступила.
Заповеди Божьи — вот законы.
В кротости с смиреньем - наша сила.
И в тиши тишайшей голос слышен -
По-родному близок и чудесен:
Это родина моя молитвой дышит...
Это родина поёт «Христос Воскресе...»
***
Неизреченные глаголы
Жгли сердце в северном лесу...
Суровая молитвы школа —
Урок, другой... Утри слезу
Нежданную да кайся дальше:
Чем ярче свет, тем глубже вздох.
Терпи, молчи, молись, смиряйся...
Хотящему поможет Бог...
И Александр в чащобе Свирской
Подъял свой крест и нёс, и нёс
По лествице — от плашки низкой
До той, что спряталась меж звёзд.
Нёс тихо-тихо, прикровенно
От любопытствующих глаз.
Лишь с Богом мог он откровенно
Вести беседу всякий час...
А люди смотрят да дивятся
То подвигам, то чудесам,
Что в Божьем поле колосятся
От зова сердца к небесам.
Взирают на икону... Кто там?
Монах - святая простота,
Который по лесам-болотам
Искал иную жизнь... И та
Откликнулась. Три Светлых Мужа
Ему явились... И теперь
Весь адский полк обезоружен...
Он в небо открывает дверь
Любому, кто с сердечным вздохом
К мощам смиренно подойдёт...
Святой ходатай перед Богом,
Карельской святости оплот...
Что ни скажи, то мелко, мало...
Икона есть — пусть говорит
О том, как днесь пасхальным алым
Глагол о святости горит...
ВСЁ РЕШАЮТ БАБКИ!
Мы знаем, что Европа делит газ.
Броня крепка, и танки наши быстры.
У нас есть «Буратины» про запас.
И чертят планы умные министры.
Но сердце не обманешь — не о том
Болит оно да и иного чает...
Есть в захолустье неказистый дом,
Где бабка вертолётчиков встречает.
Бойцов простых, что прокляты не раз
Какими-то элитами из ада.
Летят они свой выполнять приказ
И делать за «элиты» то, что надо.
А бабка крестит русских мужиков,
В политику нисколько не вдаваясь.
И движет ею к ближнему любовь.
Вот и стоит, слезами обливаясь,
И провожает на заданье их,
И кланяется как сынам Отчизны...
И слышит бабку наш Господь Живых.
И парни сохраняют свои жизни.
И эти бабки как оплот страны,
Что нерушимей скал, прочней алмазов.
И Ангелы им машут с вышины
И выполняют Божии наказы:
Хранят средь пуль, средь лжи, средь всех скорбей,
Которыми богато наше время.
Когда любое «режь», любое «бей» -
Ложится внутрь, как тягостное бремя.
И всякий добрый жест — он СВыше-ЯТ,
И тормозит он войны мировые...
И парни-вертолётчики летят.
И бабка молится. И мы ещё живые.
С ПЕРВОЙ ПОПЫТКИ
Время чревато отверстым небом,
земельным трусом, горчащим хлебом,
слезой солëной, пожаром дымным,
смертельной язвой, звездой Полынной,
звериным рыком, штрих-кодом едким,
жестоким словом, ударом метким,
тюрьмой народов, водою мëртвой,
неразберихой и ликом стëртым...
Сердце чревато тем, что посеешь:
туда входит Дух, глумится фетиш,
тишина живëт или вопли истерик,
казак, выходящий на бурный Терек,
псалом, повергающий ниц в покаянье,
игры, надежды и расстоянья,
«люблю навеки» иль «ненавижу»,
«распни! распни!» или «кто мой ближний?»,
грязь новостей или Весть Благая,
фальшивая вера иль дорогая...
Время и сердце чревато бездной...
Мы все умрем и однажды воскресенем,
скинем свой скарб ни разу не нужный,
забудем, что надо сварить на ужин,
про пожары, ковиды, про «он мне должен»,
про гибнущий мир, про меч из ножен,
про сериал, про обиды, письма...
Останешься ты пред Судом Бога-Жизни...
И небо отверстое догорает,
И сердце нагое, и мысли тают,
И Бог везде и во всем с избытком...
И не будет второй попытки...
ПОКАЯННО-ПРАЧЕЧНОЕ
Очистить всё... Компьютерную память,
От крошек — стол, от паутины — угол,
И от всего — что может сердце ранить,
И чёрным замарать, как будто уголь...
От мути, оседающей осадком
В душе тревожной и в стакане чайном,
От переборов — в горестном и сладком,
От недоделок — глупых и случайных...
Очистить всё — и сткляницы, и гр`обы,
Хоть веником, хоть дезраствором едким,
От зависти, от лести и от злобы,
От взгляда, поражающего метко.
Очистить всё — и помыслы, и жесты,
И платье, запылённое в дороге,
И книгами заваленное место,
И сдуру подведённые итоги,
Страницы, где цветёт пустопорожность,
Эфиры, где опять цветёт она же...
В молитве уничтожить осторожность
И недоверие к тому, что очень важно,
И жертвенно, и прорастает болью,
А хочется — гарантии убогой...
Очистить всё, что не назвать любовью.
Очистить всё, что нас крадёт у Бога.
***
Утоли моя печали,
Коих в сущности — пустяк.
Чтоб забыли, как кричали,
Чтобы жили просто так:
С благодарностью за август,
Солнце, небо, тихий Свет,
За молитвенную радость,
Коей больше в мире нет,
За желанье жить... Желанья
Тоже надо заслужить...
Не прожить без претыканья,
Без паденья не прожить.
Ссадина, синяк, и сердце
То болит, то не болит,
То не уступили места —
А умом я инвалид,
То глядели слишком косо —
В общем, не под тем углом,
То замучили вопросом
Не таким и не о том...
Утоли моя печали,
Расписного дурака,
Жизнь к последнему причалу
Устремляется пока...
