С высокой поэзией сталкиваешься не так часто: она, кажется, и сама сегодня рада себя принизить. Как выражаются музыканты, «дать фистулу» означает подпустить в духовое звучание нечто несообразное, сфальшивить и тем самым упустить шанс взойти на обрывистый серпантин гармонии. В наши времена куда легче с карнавальным грохотом обвалиться в пропасть или беззвучно сойти с тропы постижения истины…
Строки протоиерея Геннадия Рязанцева-Седогина, поэта, живописца, лауреата конкурса «Просвещение через книгу» 2021 года - избраны в том самом смысле избранничества, в котором обострённое чувство строжайшей требовательности к строке, её смыслу и звуку отсекает от неё максимальное количество лингвистического «белого шума». О, сколько его вокруг нас!
Неудовлетворенность бытием, слабость самосознания, жалкая, по сути, агрессия, сопряжённая с тщеславием, старание не быть, а выглядеть, будто бесы, норовят нашептать автору совсем не те слова, о которых он грезит, поставить подножку, опрокинуть и сделать своим слугой.
Но чем больше оставлено за пределами строки, тем большую высоту обретает сказанное, и свидетельство тому – поэзия Рязанцева-Седогина, так многое прозревающая в окружающем нас бытии, так многое помнящая и так многое чувствующая.
Один только Тютчев и сходен с ней по весу и глубине
Сергей Арутюнов
***
Всё иллюзорно, кроме Вечности, мой друг,
И Жизнь есть восхожденье к Слову.
Смотри без сожаления вокруг
И прозревай вещей первооснову.
Когда отождествишься с тайной снов,
Когда проснёшься, окрыленный смыслом,
Тогда сквозь груды легковесных слов
Коснёшься Логоса и, словно коромыслом,
Ты взвесишь времени и вечности поток,
И, если тяжесть не раздавит плечи,
Держи тобой построенный мосток,
Где смыслы обретают форму речи.
Непросветлённая душа
Я знаю, дьявольская бездна,
Незримой силою полна.
И, кажется, что бесполезна
В ней жизнь без отдыха и сна.
Своими страхами и мглами,
Душа находит сходство с ней,
И нет преграды между нами
В глухую ночь, в стране теней.
Не наблюдай ночную вьюгу
Во мраке скованных снегов.
Я знаю, мы близки друг другу
Смертельной близостью врагов.
Престольный свет
Святое таинство Сыновнего распятья
Родитель Сам незримо сторожит.
Где Крест воздвиг тяжёлые объятья,
Свет воссиял, что тьма не сокрушит.
Смиренно, молчаливо все столетья
Горит престольный свет святых лампад,
Мерцающий во тьме сквозь лихолетья,
Из века в век теснящий тлен и смрад.
Есть только свет предвечный и великий.
Нет больше в мире тьмы и пустоты.
Он озаряет избранные лики,
Исполненные райской красоты.
Торжество зла
Не поминаю Бога всуе -
Закон не позволяет мне.
Повсюду дьявол торжествует,
Разгуливая по стране.
Зловещие мелькают лица,
Животный исторгают стон.
Страна, как древняя блудница,
Весь мир - безумный Вавилон!
Толпятся в праздности народы,
Снуют в бесстыдной наготе.
И затаились в пустоте
Всепоглощающие воды.
Сочельник
Ребёнку
Мы побредём с тобой, ребёнок,
В простор безбрежно снеговой.
Твой Голос так лучист и звонок,
Как этот неземной покой.
Зажгутся звёзды золотые,
Погаснет розовый закат.
Сейчас к тебе, моя Россия,
Прикован Бога нежный взгляд.
Нас ожидает нынче чудо,
Смотри, как светит на поля
Хвостатая звезда. Верблюды,
На них три статных короля.
Сосредоточенны их лица,
Одежды тканые, чалмы.
Они идут, чтоб поклониться
Младенцу Богу средь зимы.
Темно в России. Звёзды ярки,
Волхвы несут в своих руках
Неслыханные здесь подарки
В тяжёлых, крепких сундуках.
Пойдём с тобой верблюжьим следом.
Ты видишь: на краю села,
Укрытый снегом, словно пледом,
Вертеп и у ворот осла.
Нас встретит нежно Матерь Божья,
С высокой грустию чела,
Она сюда по бездорожью
Вчера с Иосифом пришла.
Внутри уж надышали жарко,
Стоят, склонившись, короли,
Младенец спит и три подарка
Тревожат сон Его, смотри...
Образ
Вся наша жизнь поэзии полна!
Её волшебным ароматом сердце дышит,
Горячий воздух ветерок колышет…
Но как она невыразима и темна.
Мертвы на полках пыльных словари,
Слова твердим и повторяем снова.
Они для нас поэзии основа,
Но в них невыразимое внутри.
Так в духе сочетаний слов иных,
В повторах и провалах непонятных
Язык безумца росчерком невнятным
Находит красоту явлений неземных.
Но лишь тогда ты благостен, поэт,
Когда ты чуешь, что за тёмной гранью
Незрим бессмертный образ мирозданья,
Что нет страданья в нём и времени в нём нет.
Тепло
Как будто не было снегов.
Смотри, уж роща зеленеет.
Ещё от влажных берегов
Туман едва заметный веет.
Палящим солнцем облита,
Земля летит теплу навстречу,
Живит и душу человечью,
И плоть травинки, и листа.
Стою во мгле ночного сада
И слышу в сумраке немом:
Земля питает родником
Лозы бессмертной винограда.
Рождество
Вмерзли сосны в снега.
Колкий ветер с позёмкой,
И ребристою кромкой
По утрам берега.
Одинокая степь,
Перелески пустые,
Да столбы верстовые,
Впору песню запеть,
Про покинутый край
Сиротливого детства.
Только небо в наследство,
Да обещанный рай.
Старуха
Жизнь у старухи тяжела,
Забыта и людьми, и Богом.
Клонится старая ветла,
Распались камни под порогом,
И набок съехало крыльцо.
Согнулась, сгорбилась старуха,
В морщинах серое лицо,
Давно глуха на оба уха.
Сидит и смотрит на поля,
Где рожь волнами колосится,
Ей чудится: поёт Земля,
Как в клетке радужная птица.
Ей видится цветущий сад,
Согретый солнцем на закате,
И неба гаснущего взгляд,
И сумрак в одинокой хате.
Рассвет на горе Синай
Я вспоминаю тот рассвет поныне.
Округлые бока лиловых гор…
Как смертью веяло и холодом пустыни,
Как тёмен был безжизненный простор.
Чернели пропастью ущелья и провалы,
Погонщик мула шёл с поклажей босиком.
Казалось, рыскали среди камней шакалы,
Дышали дали ветром и песком.
Восток зардел. Порозовело небо,
Означились верхушки красных скал.
Прося закона жизни, а не хлеба,
Здесь в полный рост сам Моисей стоял.
Хранилище монастыря святой Екатерины
Приют зловещих черепов
В стране прекрасной и далёкой.
Останки выжженных гробов
В песках пустыни одинокой.
Где ветер мглой на камень дует,
Взгляд коршуна приник к костям.
Сегодня он как страж ночует
У края опустевших ям.
Обитель
Занимался полдень знойный.
По дороге грунтовой
Путник поступью спокойной
Шёл к обители одной.
Шёл, молитву повторяя,
Имя Господа Христа.
Как Адам у двери рая,
Плакал, не сомкнув уста.
Шёл один из всей деревни,
Шёл без устали вперёд.
Показался купол древний
Да привратник у ворот.
Путник преклонил колени,
Положил широкий Крест.
Толпы прошлых поколений
Вдруг увидел он окрест.
Были праздничны подводы
Из соседних деревень,
Были ясны неба своды,
Праздником святился день.
Он закрыл глаза рукою -
И видение прошло,
Словно быстрою рекою
По теченью унесло...
Густо так дышало зноем
В приоткрытое окно…
В храме, с благостным покоем,
И прохладно и темно.
В сумраке мерцают свечи,
Образа икон темны...
Утро, полдень или вечер,-
Не поймёшь средь тишины.
Ребёнку
Твой мир - сокровище таинственных вещей.
И как его возможно не любить?
Вот ловишь ты на удочку лещей,
Позабывая даже есть и пить.
Вот ты сминаешь в пальцах пластилин
И лепишь мир волшебный и скупой,
В котором ты творец и властелин,
И я уже готов в нём жить с тобой.
Как этот дивный мир и мудр и прост,
Легко его священное дыханье.
Ты тянешься рукой до самых звёзд,
И нам несёшь их вечное сиянье.
Как утончённы детские перста!
Как Божий мир тебе открыт случайно!
Мой милый мальчик, сердца чистота
Тебя роднит с неизреченной тайной.
***
Как томителен срок ожидания,
И никто мне не может помочь.
Словно ангельское ликостояние,-
Эта дивная звёздная ночь.
Мучит мысль о последней разлуке
С чудным миром, с тобой, милый друг.
Как тревожны полночные звуки,
Как сияет Луны полукруг!
И за всем этим тёмным пределом -
Где пространства и времени нет -
Ты идёшь в ослепительно белом,
Словно не было прожитых лет.
Полнолуние
Как нимб, блистая позолотой,
Сияла полная Луна.
Окутан город был дремотой,
Плескалась на камнях волна.
Ногою гальку приминая,
Мы шли неспешно вдоль волны.
И резко горизонт у края
Светился в отблеске Луны.
Казалось, что вот-вот коснётся
Диск водной глади, и тогда
Вскипит тяжёлая вода
И Божий мир перевернётся.
Мистерия
Мы все умрём когда-нибудь,
Нас всех могильный мрак укроет.
Господь безумных успокоит,
Смиренным приготовит путь.
Сурова ты, Господня нива,
И неба беспощаден взгляд,
Оно взирает молчаливо,
Как травы на буграх горят.
Уже небесное светило
Палит могильные холмы,
И души просятся из тьмы,
Почуяв фимиам кадила.
Молчание Бога
Молчит Господь суровостью могил,
Потеряна живая нить преданья,
И полнят мир сей тяжкие страданья,
При попустительстве небесных сил.
Но утешаюсь я от века тем,
Что созерцаю стройность мирозданья.
Хоть человек забыл своё преданье,
В творенье Бог красноречиво нем.
Душа - невеста
Когда возносишь над главой епитрахиль
И тайную молитву произносишь,
Как будто в жёны отдаёшь Рахиль,
Благословение на брак Лавана просишь.
Брачуется бессмертная душа,
Святая узница в руках слепого рока,
Спешит к любви, пред Богом не греша,
Готовая пасти стада два долгих срока.
***
Непокровен и без фелони,
Один у Царских врат стою.
Я тот Адам, который стонет,
Утративши Любовь Твою.
Уже семь тысяч лет минуло,
Библейский день не завершён.
Меня судьба не обманула -
Отпет я буду и прощён.
Душа - невольница
Безлюдная, прибитая дорога,
Кругом снега, слепящий свет.
Среди снегов молить бы Бога,
Встречая утренний рассвет.
Стряхнуть с души своей неволю
Пустынных, душных городов
И, сбросив гнёт седых оков,
Бежать, запыхавшись, по полю.
Упасть, подняться, вскинуть руки…
Сомкнётся степь глухим кольцом,
И рухнет в мёрзлый снег лицом
Весь мир познанья и науки.
Увы мне, милосердный Боже!
Душа во тьму погружена.
Не вырвется она из сна,
Пока себя не уничтожит.
Благоверный князь
Была здесь некогда излучина реки -
Остался склон с сожжённою травою,
Сюда коней гоняли мужики
Весенней целиною к водопою.
На самом дне, у склона, притаясь,
Пульсирует живой водой родник.
Над ним иконка - "Благоверный князь",
Но время стёрло светоносный лик.
Среди густой травы ведёт тропа,
На камне жёлтом кружка и корец,
Но сохранила русская судьба
Над родником старинный голубец.
Закат
Степная тишь. А за буграми
Закаты ярче и длинней.
И гаснущими вечерами
Сад полон медленных теней.
Всё меркнет, замолкают птицы.
Поник прозрачный воздух дня.
И тонкий запах медуницы,
Как в детстве, вновь томит меня.
По вечерам шмели и осы
Оставят яркие цветки.
Стоит июль. Идут покосы.
Луга пустеют вдоль реки.
***
Намеренья скрывают лица
Изменчивого бытия,
Давно упразднена граница
Условностей. И жизнь твоя
Не стоит медного гроша в табачной лавке,
Когда, купюрами шурша,
(Ты слушаешь едва дыша),
Вдруг ставят ставки.
Здесь три семёрки,
Три туза,
И скрыта козырная дама,
Ее бесстыжие глаза
Сквозь дымку лживого тумана
Глядят пороком и тоской.
И слышен, слышен голос твой -
Поверженный печальный бес -
Блудниц хозяин и повес.
Тебе отведена граница
Преступных и полезных дел…
И попущений вереница
Имеет в Божестве предел.
Но нет границ людских падений!
Свободный, гордый человек,
Тебя обставит злобный гений
В преступный 21-ый век.
Христос перед Голгофой
Пророчество имеет вкус,
Имеет имя и причину:
Копье и уксус,
Желчь и смирну,
И исцеляющий Убрус.
Померкли краски,
Время шло к закату,
Менялся караул
И начинался
Неторопливый
Всадников разъезд.
Разгневанной толпы
Уродливые маски,
И страшный гул
Всё нарастал окрест.
Среди небесного
Сиянья
Стоял ты с обнажённой
Головой,
Готовый для любви
И для страданья.
Свободен шаг,
Свободен выбор твой.
- О Авва Отче!
Не дай мне чашу
Испить до дна,
Так страшен этот Крест.
Но жизнь принесена,
И жертва наша
Для мира - колокол
И благовест.
Распались камни,
Разошлась
Завеса в храме.
Стригущий воин,
Как мертвец, стоит…
Безумный гул толпы
Идёт
Из тьмы веков
За нами…
И мироздание,
Как колокол,
Звучит.
Путём зерна
Пахали в ночь. Погожие деньки.
Успеть, успеть посеять в землю зёрна.
Седые небеса пространны, глубоки,
Земля вздохнувшая покорна.
Кормилица и ласковая мать.
Тебе не занимать терпения и воли,
Ты не устала со смиреньем принимать
Людей, не помня ни обид, ни боли.
Падёт зерно в твою святую плоть,
Его пробудит дождь, взлелеют ветры.
Путём зерна, считая километры,
Пойду и я, благослови Господь.
Сон
Отцу
Как счастлив я, когда приснится,
Мне нежность строгого отца.
Июльский день. Овраг. Криница.
И гул пчелиный без конца.
Отец ко мне коня подводит,
И, силою крылатых рук,
Меня возносит, и поводья
Даёт. И мы идём на круг.
Так сладко пахнет свежим сеном!
И жарки конские бока.
Я чувствую своим коленом
Верблюжий волос армяка.
Отец потёртую уздечку
Сжимает в твёрдом кулаке.
Я сверху вижу нашу речку
И грозный кнут в его руке.
Как счастлив я, когда приснится,
Мне нежность моего отца.
Тот жаркий день, наш круг, криницу
Я буду помнить до конца.
