И любовь, и смерть в России есть...
Валерий Дударев (1963-2019) не торопил время, когда переступил жизненную черту зрелости. Он был молод, и этого ему помогла добиться его духовность. Он оставался независимым от времени. Я спрашиваю себя – почему? И ответ находится мгновенно: он был поэт. Теперь он преодолел другую черту, за которой мы будем видеть и слышать его, потому что поэты не умирают. Они вечны, если они настоящие, а именно о таком поэте идёт речь.
Сквозь строки Валерия Дударева на нас будут смотреть его глаза, излучающие сердечное тепло, будет заметна нисходящая улыбка, ощущаться мягкое рукопожатие. Все мы, кто знал и любил его, верим, что спустя неминуемо много дней и ночей мы встретимся и будем читать вместе стихи, да так, что нас будут слышать на небе и на земле.
Александр ОРЛОВ
* * *
Есть в России тихие долины,
Где горят огни, а вечер тих,
Это жгут подруженьки лучины,
Ожидая суженых своих.
Есть в России тихие погосты,
Где растут забытые цветы,
В небесах заботливые звёзды
Плачут, одиноки и чисты.
Даже в тёмном вихре снегопада
Мне снежинок ласковых не счесть.
Господи, чего же людям надо?!
И любовь,
и смерть
в России есть!
* * *
Осень.
Звёзды.
Тень причала.
Резкий след на вираже.
Я хочу,
чтоб ты молчала,
Недоступная уже.
С кузовком гвоздики алой
В полумраке вечных лип.
Я хочу,
чтоб ты молчала,
Словно я давно погиб!
Я хочу,
чтоб ты встречала
Тот последний пароход,
Что у этого причала
Никогда не пристаёт.
Только лилий одичалых
Упоительный изгиб!
Я хочу,
чтоб ты молчала.
Я хочу,
чтоб я погиб.
* * *
Бог со мной. И больше никого.
Спал потоп. Сияние земное
Катится. Я думаю о Ное,
Чей ковчег, приставший роково.
Господи, в пучину нет возврата!
Как же это вдруг произошло?!
Гулкое гуденье Арарата
Голубя поставит на крыло.
У случайно уцелевшей речки,
Что питала пропасти надысь,
В кущах светлоокие овечки
Станут одинаково пастись.
Где пахать и что потом посеять?
Хворосты таскаю на горбу.
Пусть потом слепцы и фарисеи
На мою позарятся арбу.
А пока — чумазый и премудрый —
В шалаше, где звезднее всего,
Я займусь с девчонкой златокудрой
Продолженьем рода своего.
* * *
Чужеземье миров и эпох,
Где всю ночь простоял не дыша…
Ветер плыл, серебрился и глох
В родниковой глуши камыша.
Так, наверно, звучала свирель
До игры, до рождения мглы…
Непролазная сельская сель,
Где тропинка цепляет стволы,
Где стряхнуть не посмеет рука
С подорожника гроздья росин,
Ни шмеля отогнать с василька.
Так, наверно, звучал клавесин…
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
Есть высшая доля:
однажды,
Всю жизнь отложив на потом,
Пойти одиноким, миражным,
Проселочным, диким путем.
Но в той навалившейся доле,
Когда опускается мгла,
Есть счастье добраться до поля,
Увидеть, как дремлет ветла,
Печальную кликнуть старуху
В глухом, в незнакомом селе,
Свою разделить с ней краюху
На этой вечерней земле,
А там уж, совсем по старинке,
Как будто столетья назад,
Испить из предложенной крынки
Под долгий, внимательный взгляд,
А после скупого прощанья
Услышать:
"Исусе, спаси!",
Сдержать вековые рыданья
И дальше пойти по Руси.
ПОПЫТКА ПСАЛМА
Что на кресте, что на холсте —
Смешно и зримо!
Неповторимы муки те.
Неодолимы!
То в немоте, то в колготе,
А мимо, мимо!
Неповторимы храмы те.
Несотворимы!
Ни в пестроте, ни в тесноте
Иного Рима
Неповторимы взоры те.
Неопалимы!
Как одиночная мольба,
Звезды касаясь, —
Лишь повторяется судьба,
Не повторяясь.
* * *
Ю. Г.
Мне помнить вечное во мне.
Так бродит оторопь кругами.
Не в этом сне, не в этой гамме,
Но в этой белой тишине,
Что хлынет новою водой,
Ликуй, предательская нота!
Душа, достигшая чего-то,
Сладка, как клевер молодой.
О, очертанье глаз Иуды!
Зеленоглазые паскуды,
Вас обвенчают зеркала,
И ветра черные этюды,
И писем тонкая зола.
СЕНЬ
Россия не поет.
Россия умирает.
Как мертвенно-бледны! — и брошены стога.
Безропотны леса...
И время замирает…
Ужели эта Русь была мне дорога?
Напрасно горевать, попутку ожидая, —
Отсюда не сбежать, не вырваться уже.
Лошадка на холме — понурая, худая,
Да несколько лачуг на дальнем рубеже —
И все!
И так везде — без смысла, без подвоха
На сотни долгих верст, на сотни гиблых мест
На всех одна душа, на всех одна эпоха,
Лошадка, и стога, и лунный перекрест.
Кого искать в полях?
Пророка?
Скомороха?
Деревня умерла — не плачет, не болит.
Лишь у колодца хмур, лаская кабыздоха,
Далекой той войны последний инвалид.
* * *
Я не участвую в истории.
Весь исторический процесс
Моей не знает территории.
Здесь поле, стог, река и лес.
Хожу-ищу грибочки рыжие.
Солю на зиму огурцы.
И, слава Богу, снятся хижины
Гораздо чаще, чем дворцы.
ЛЕСНОЙ ЦАРЬ
Моим стихам, написанным гортанно,
Как цокот птичий, засвист трелевой,
Недостаёт ракетниц и фонтана
И новгородской свары вечевой.
Филолог-Бог, кудесница Марина,
Когда птенец проклюнется вот-вот,
Моим стихам не то что магазина –
Листа бумаги даже не найдёт.
В них птица вещая – привычная ку-ку,
Как дата смерти на чужом веку.
Поэт не Жуковский и царь не лесной,
Чьи дочери-вётлы – чужой стороной.
Мой Царь Лесной, а вдруг... и Вы нам
Земных забот?
Моим стихам, моим грехам и винам
Найдётся свой народ.
ПРОВИНЦИЯ
Пока вселеновы ковши
Над нами счастье проливают —
Ты целый мир любить спеши,
Куда б ни вывела кривая!
Прощанье – что?
Прощанье – дым!
Дымит, прощается эпоха.
Ты на земле необходим,
Здесь без тебя кому-то плохо.
Пусть побеждают миражи!
В них канет каждая из вёсен,
Но ты, прощаясь, расскажи:
О, сколько в мире вёрст и вётел!
В забытых Богом городах
Который век кипит работа!
В них цел языческий размах,
В них византийское есть что-то.
В них вишня каждая цветёт
На грани ада или рая,
И отрок ясный пропадёт,
Судьбу Рублёва избирая.
Пока часовни на Руси
Ещё остались у обочин,
Ты клятву в ночь произнеси
Неутолимей и короче!
Провинция!
Вот часослов!
Ни грай,
ни публика столичья
Не затемнят колоколов
Её скитаний
и величья.
БОГИНЯ
Какое пространство молчало!
Какие сбывались мечты!
Светило то жарко, то ало,
Стеснялось своей наготы.
То вёрсты,
То вётлы,
То ветры, –
О, даже при мысли о Ней! –
То самые тёмные ветви
Тотчас становились темней.
То золы каминные пели
В трубе, словно в царстве теней.
В лесах погребальные пеплы
Кострищ становились темней.
Лучам Её не было ниши!
Надтреснута завязь в узле!
Слабея,
темнее и тише
Мы ждали Её на земле.
ГЕНИАЛЬНОЕ
Неутолимо хванчкары
Глоток упрям, родим и светел,
И серебрит меж вётел ветер
Сонеты солнечной игры.
Напитан звуками клавир,
Форель бурна, овечка блеет –
И в этом жизнь.
Так любит мир.
Но лишь поэт любить умеет.
Когда, судьбу свою итожа,
Он различает –
час настал!
Любовь и смерть –
одно и то же!
И возникает мадригал.
ТАМАНЬ
Долька в небе.
Долька в море.
Долька-месяц там и тут.
Как прожить в таком просторе
Даже несколько минут?!
Весь простор велик и чёрен –
Блещут молнии одне!
Но не тонет мой Печорин
В набегающей волне.
Долька-лодка по стихии,
Всем ветрам малым-мала,
Носит тихие, лихие
Контрабандные тела:
Нож в руке горит – проворен,
Чик по горлу – и ко дну...
Не утонет друг Печорин.
Я скорее утону.
НА РАСКОПКАХ
На раскопах тревожит птица
Потускневшие письмена.
Но не в силах с землёй проститься
Улетающая страна.
От обыденности прогорклой
Напрягаются желваки.
Посмотри же!
Над тем пригорком
В предосенье дожди легки.
Посмотри же!
Под той ракитой,
Где степной завершился бой,
Наши пращуры позабыты.
Позабыты и мы с тобой.
Дождь!
Под вётлами, под ракитой
Вековечная тишина.
Но какой-то страной забытой
Наша чудо-страна полна.
* * *
Когда от молний ночь светла –
В окошках вздрагивают лица.
Но наша старая ветла
От молний вряд ли загорится.
Возможно, лес сгорит дотла.
Возможно, сгинут звери, птицы.
Но старая ветла
От молнии не загорится.
Мы можем бросить все дела.
Мы можем спятить, можем спиться.
Ветла
Не загорится!
ЗИМНЯЯ ЭЛЕГИЯ
Смотрю на снег — и взгляд не оторвать!
На что ещё так можно засмотреться?!
Так начинаешь бренность понимать
Всего...
Сильнее грусть.
Сильнее бьётся сердце.
Грусть оттого, что время так бежит,
Что ни один пейзаж не сохранился.
Как изменился мир!
Как изменился быт!
Как изменились мы!..
Как снег не изменился!
Быт стал чужим,
мир стал ещё грустней,
Душой мы стали одиноки,
А за окном всё тот же добрый снег.
Глубокий снег —
предвестник дум глубоких!
Представлю:
степь,
поземка,
бег саней.
На тройках прошлого выскакивают тени!
Но кто же там желанней? Что ясней?
Все тот же снег.
И Пушкин!
И Есенин!
Наш снег идёт! Он вырвется из тьмы
Веков.
И правнук мой на лыжах пробежится!
Мы всё сметём! Всё раздербаним мы!
Но снег пойдёт, и что-то сохранится.
* * *
