Ищем откровения, ждём его, будто бы чего-то на этой земле вообще можно выждать… Переждать – пожалуйста. Прикрыв глаза, устраняясь от всех срочных дел – переждать кусок жизни, кажущийся не способным вместить нас такими, какие мы есть. Но не дальше.

Андрей Новиков умеет простыми словами, без переусложнённости, передать православное чувство таким, каким оно восстановилось в сотнях тысяч прихожан: чуть горчащим, но сладостным, боязливым, но и любопытным. Прямо, как улыбка незнакомого встречного в лицо, стелятся его строки. Будь прям, будь открыт, несмотря ни на что, призывает вся семантика их. Зовёт к мужеству, не хорониться по амбарам, а – чувствовать, припоминать, звать к добру. И эпитет здесь всегда особенный – материальный, ощутимый, откликающийся родовой памяти – «гипсовый», «тряпичный». Даже библейский вол – «неравнодушный»!

Как мы веруем? Открыто, наотмашь, как и привыкли веровать когда-то при Владимире Святом. Вечный ребёнок, подросток, народ наш и разделён, и слит воедино на огромных угодьях. И не выстроено ещё толком ничего на них, кроме хитрых и коварных городов, плетущих сети финансовых зависимостей, а человек – верует, что не вавилонские башни возникнут когда-нибудь в поле его зрения, а нечто более прочное – множественные лестницы в небо, золотые, хрустальные, нити в космос и за его пределы. И верит, и ждёт их человек.

Жаждет Света.

Верует в Него.

Сергей Арутюнов

---

ВЕРТЕП

Загорелась морозно и слепо

Неживая звезда над виском.

В Рождество я стоял у вертепа

и беззвучно молился тайком.

Мне казалось, что все будет после,

Даже чудо случится без слов.

Охрой выкрашен гипсовый ослик

И тряпичные куклы волхвов.

Неживые еловые лапы

В обрамлении были строги,

И над всем, как немые этапы,

Лишь сияли дары из фольги.

Только дух ароматного масла

Воспарил над сухою травой -

Светлой радостью полные ясли,

И ребенок, веселый, живой.

Как теперь осознать воскресенье,

Вознесенье за сменою мук?

И чреватым казалось спасенье,

Разрушая чертоги вокруг.

Власть дрожала уже без сентенций,

Вот и Ирод полез на рожон,

Целлулоидных резать младенцев

Перочинным, дешевым ножом.

На какой остановимся плате,

Богоборческий меряя срок?

Открывайся мне, тайна печати,

Кокон свой покидай, мотылек!

НОЙ

Земля молода, в ней упрямая нега,

Теплы небеса и манят пеленой,

Зачем же кедровое тело ковчега,

Поставил на брег недоверчивый Ной?

С утра облачился в льняную рубаху,

Денек безмятежный на все времена,

Умыты росою библейские страхи,

Пророки вздремнули, хлебнувши вина.

Смеется над ним молодая природа,

Бросает к ногам изобилье плодов,

И воины гордо идут из похода,

Ведут на веревках коров и рабов.

Купцы суетятся в торговом угаре,

Артельщики строят из камня дома.

А он все твердит: каждой твари по паре,

И все собирает в мешки семена.

БОГОМАЗ

Моленья предвечерняя волна,

Качается лампада откровенья,

Душа, как прежде, истиной больна,

Истерзанная, с миросотворенья.

Пусть светится от золота оклад,

И в паутине красок римский отрок

Пронзает змия, попирает смрад,

Являя подвиг мировой и кроткий.

Левкас никак не отпускает кисть,

Из чаши дня или из чаши ночи,

Желтком яичным краски занялись,

Отображая перечень пророчеств.

Есть истина сакраментальных фраз,

Есть бытия распавшиеся части.

День нарисует новый богомаз,

Без участи, тоски и сильной страсти.

ВИДЕНИЯ

От ночных, непрочитанных бдений,

Бьет в ладоши большая луна,

Разругались фрагменты видений,

Не на ночь, а на все времена.

Друг на друга, столпившись, орали

Призрак призрака драл за власы,

Просто сытую жизнь выбирали,

Все как мы, и сопели носы.

И над всем – ощущенье озноба,

Как одели в сырое белье,

И летали на крышке от гроба,

На весы, бросив сердце мое.

Будет долго оно колотиться,

К равновесию чаши сведя,

Память выше – летает как птица,

Голоса уходящих будя.

Вот она, правда жизни, тупая,

Бытия указующий перст.

Откупаюсь от них, отступаю,

И целую серебряный крест.

КРЕСТОМ ОСЕНИВ

Открой деревянные ставни,

Прохладу под вечер ищи.

Земля перемешана с камнем

Крапива у дома на щи.

Здесь твердые помнят ладони,

Нехитрый и бережный труд,

И легкую лодку в затоне,

Где птицы на ветках замрут.

Над дверью прибита подкова,

Но счастье здесь было вчера.

И новая жизнь бестолково

Томиться в прихожей с утра.

И дымка, в ней вера и горечь,

И отрок мужской говорок,

В словесном попробует соре,

И взрослым уйдет за порог.

А следом и мне – удалиться,

Июня покой обрести,

В него мне осталось влюбиться,

И лето осталось спасти.

И дождь неожиданный выждать,

В котором дорога суха.

Крестом осенив себя трижды

Под каверзный крик петуха.

ЛАМПАДА

Снег весенний к полудню растает,

В избу новый придет человек,

Проворонил  я воронов стаю,

Потерял дорогой оберег.

Время выкажет тьму и длинноты,

Заклиная пронзает  насквозь,

Не излечат дела и заботы,

Все нелепо до одури, врозь.

Печь белили, а в доме разлады,

Не зовут и не примут к столу,

Не зажгут потемневшей лампады

Под иконою в красном углу.

ПЕРЕКРЕСТЬЕ

Летящий шум от миросотворенья,

Из космоса до ветреного дня.

Я знал слова печали и забвенья,

Но думал: это все не про меня.

Из комнаты, откуда убежали

Года в стекло и залегли во тьме,

На мрачные панельные скрижали,

Пятиэтажек в тихой стороне.

У времени – замашки святотатца,

Бредущего, на миражи огней.

В желании скитаться и расстаться,

Среди бетона, ветра и камней.

Так, где живут, согласные стихии

И ломятся от праздников столы?

Рога, где поднимая золотые,

Бредут в тиши библейские волы?

Где вечности отпляшут на потребу,

Порой до крови закусив губу,

И где порой ломает стены небо

Гудя в Иерихонскую трубу.

Там произносят тайное известье,

Оно и есть краеугольный пласт,

Земной дороги тяжкой, перекрестье,

Сжимает нас и проникает в нас.

ЦВЕТОК ЗЕЛЕНЫЙ

Жизнь устает печали мерить,

И толковать приметы в путь,

Туда где створчатые двери

Успеют времена сомкнуть.

Запомни, в этот век железный,

Пока еще ты молодой,

Дни вытекаю бесполезно

Из крана жесткою водой.

Где распадаются в пределах,

Уходят в наважденье прочь,

Тобой и вечностью, без дела,

Читаемые день и ночь.

Пусть млечный путь нависнет кроной,

Над миром, что ужасно прост;

Где в вечности уединенной,

Цветок зеленый и погост.

ПОСОХ

В полях безбрежных и туманных,

Дорогами в дожди и зной,

Бреду к земле обетованной,

Сквозь долгий день и мрак ночной.

Дан жизни суковатый посох,

В смоле вишневых янтарей.

Безмолвие пути, как способ,

Уйти за кромку будних дней.

В небесную стремиться полость,

Кровь вечности устав болеть.

Небрежен свет, в нем только вольность,

Которую дано воспеть.

Леса, что вторят мне устами,

Бессмертно на пути стоят,

Туда, где даль встает вратами,

В невидимый небесный град.

ОТЧИЙ КРАЙ

Здесь отчий край и деревенька,

И ангел из золы дотла,

И дом, где каждая ступенька,

Мне пела и меня вела.

Где дым трубой  и каждый весел,

День длился счастьем без конца.

Холмистые толпились  веси,

За синим лесом у крыльца.

Все так же робко сердце бьется,

Прохлада забралась туда -

В проем дубового колодца,

Где точно плавает звезда.

Я сохранил заборы эти,

Нас, конопатых сорванцов,

Что лазили в густые плети,

Белоголовых огурцов.

Здесь жизнь осталась в первой трети,

Открыв свою простую суть -

В полях – хранителях столетий,

Где храм указывал нам путь.

РОЖДЕСТВО

Снега метут в замшелый ельник,

На лики пал небесный свет,

Идет рождественский сочельник,

В златые веси разодет.

Стекло под теплою ладонью,

Оттает в ласковые дни.

И праздник бередит гармонью,

Тревожит сельские огни.

Еще не чудо, просто будни,

Сейчас войдут волхвы под кров,

Младенца шелковые кудри,

И снова победит любовь.

Земля становиться просторней,

Не спит Мария до поры,

Покой великий в мире горнем,

Дает чудесные дары.

В хлеву соломы колкий воздух,

Овчина, ясли, полумгла,

Чернеют мокротою ноздри,

Неравнодушного вола.

И ничего еще не значит,

Рожденья таинство, когда,

Незримый ангел тихо плачет

От счастья и горит звезда.

---