Как верят русские? Прочтите поэта Алексея Карелина, чтобы знать, как.
Выйдя на горный кряж русской поэзии после Афганской войны и даже окончив Литинститут, он так и смог не «обтесаться» в строке до того межеумочного состояния душевной лени, которую преимущественная интеллигенция столиц охотно признаёт эмоционально «своей».
Алексей остался и останется верен основам веры народной – неистовой, последней, рвущей душу в клочки, но спасающей, когда спасать уже некому и нечему.
Он буйствует и в молитве, потому что прадеды наши взывали к небу страстно, а иногда и обвиняя, требуя справедливого суда над обидчиками, но взывали так, что небо их слышало.
Господь в тех молитвах видел, что Русь не тепло-хладна, и потому веками не извергал её из уст, и так же следует вести себя нам. Не погибать страстями, но впустить в душу ощущение силы, от которой отрекаемся, думая, что совершенно одни в пучине зол.
Алексей не стесняется русскости, как и мы не должны стесняться. Ему идёт гром, будто бы слова его исходят от Ильи Пророка в жаркий день начала августа.
Греми же, друг. Греми, афганский танкист, пока живы мы и живо ощущение мощи – солдатской, державной и восстающей в лучших из нас так же неистово, как при Куликовом поле и Бородине.
Сергей Арутюнов
ПОЭМА «Я РУССКИЙ!»
Я был крещён. Я князь Владимир
И я вбивал святое в Русь.
Терпел монголов наглых и мир
Мне игом стал. И не берусь
Сказать, как я горел и падал
И поднимался вновь с колен.
И снова жизнь казалась адом,
И снова угоняли в плен.
Иной лишь раб. И что такого?
Но стал я Дмитрием Донским.
Я выбрал поле Куликово,
Меч взял с намереньем благим.
Орда не встретила там труса,
И цепи рвал я и метал.
И знамя с ликом Иисуса,
И в голосе моём металл.
Я воин – Александр Невский
И гнал я рыцарей, как псов.
Их на побоище бил зверски,
Спас Новгород и взял я Псков.
И коченел я в день морозный
И был мерзавцем я с крестом,
Был подлецом Иваном Грозным,
Опричником я был притом.
Я был Борисом Годуновым.
Пожарский с Мининым — вновь я.
Я ополченье поднял словом,
И смертью стал я для вражья.
Я тать, бунтарь. Мой дух заразен,
Меня воспел в веках народ.
Донской казак я – Стенька Разин!
Во мне восстания оплот.
Меня с дружиной истребили.
Кучуму стал я злейший враг.
Но покорил я ширь Сибири!
Я атаман лихой – Ермак.
И я воскрес Петром Великим.
Стрельцам я головы рубил.
На ассамблеях слыл я диким,
Пороги заграниц обил.
Учился заново. И снова
Я паруса мечты поднял.
И твёрдо знал – моя основа
Суть православный идеал.
И я принёс Отчизне славу
И побеждал я на «ура!»
Азов прославил и Полтаву
И вот опять пришла пора
Костьми лечь, как при штурме турка,
И яркие огни зажечь
Балтийского Санкт-Петербурга –
Чтоб там лилась поэтов речь.
Князь Меншиков – я из народа.
Я господин и я же раб.
Из эфиопского я рода –
Слуга царя. Петра Арап.
Ответ на тысячи вопросов
Я рвался для Отчизны дать.
Помора сын я – Ломоносов.
И мне наука благодать.
Я Пугачёв – дух вольной птицы!
Я казаков поднял на бунт.
Чтоб не глумились кровопийцы.
Чтоб им хватило лиха фунт.
Из Пруссии дочь дворянина,
Народ в невежестве виня,
Великая Екатерина
Четвертовала что меня.
И враг не раз познал мой норов!
Я гений воинских побед.
Генералиссимус Суворов –
В тщедушном теле веры свет.
Награда для посмертной доли –
Не кавалера ордена.
Мой прах в веках на славы поле –
Убит я в день Бородина.
Не витязь я в тигровой шкуре,
За мной бессмертных бастион
За Русь на вечном карауле
Бесстрашный князь Багратион.
На свете нет больнее доли,
Чем трусость. Честь не замарал.
Я патриот. Барклай-де-Толли –
Шотландец. Русский генерал.
Я стал загадкой для французов!
Прозорлив был один мой глаз.
Да, сдал Москву. Да, я – Кутузов
И я немало жизней спас.
Что мне до живописных видов?
Войне – до блеска эполет?
Я генерал Денис Давыдов!
Я партизан, гусар, поэт.
Я Пушкин – гений парадокса!
Арапа кровь во мне кипит.
Я дворянин от инородца,
Но русский духом. Я – пиит!
Я декабрист. Первопричина.
Повешен. В каторге сгноён.
Я – патриот и дурачина.
Я глупость духа всех времён.
Я коммунист и я священник.
Я монархист и я монах.
Доверчивости вечный пленник –
Солдат с ребёнком на руках.
Я патриот бесстрашный или
Безбашенный навылет в грудь.
Я русский. Так меня слепили.
Я многолик, и я как ртуть.
Я миф – строитель коммунизма.
И я философ – Лев Толстой.
Ульянов я до фанатизма.
Я – Ленин, я вражды настой.
Я Горький, Троцкий, я Бухарин.
И Сталин, – это я.
Я Циолковский и Гагарин
И, ярость затая,
Лечу, как птица, без потуги
Моей большой любви.
Я бесконечность...
Баха фуге уподобляюсь и
Дзержинский я и, зла добавив, –
Ягода – нелюдь-человек.
Я Фурманов и я – Чапаев.
И я взорвал двадцатый век!
И я в двадцатый век ворвался
Не понимая, где подлог,
Я революции отдался –
Есенин, Маяковский, Блок.
Я Карбышев. И я Гастелло.
Сгоревшая Хатынь.
Я Сталинграда в пекле тело,
Что выше всех святынь.
И я легендой стал для внуков.
Победу я ковал!
Я маршал. Я Георгий Жуков –
Войны девятый вал.
Я Шолохов и я Булгаков.
Я боль родной земли.
Я – сорванный цветочек маков.
Я – айсберг на мели.
Я Сахаров и Солженицын.
Довлатов, Бродский я.
Я – вышвырнутый за границы.
В далёкие края.
Бандеры не страшны мне бесы,
Что лезут на рожон.
Антифашист я из Одессы.
Я заживо сожжён.
Я цесаревич. Я Распутин.
Я Николай Второй.
Я президент Владимир Путин.
Кровавою порой
Не выношу иуд капризов.
И словом я горим.
Я русский. Я Авет Тавризов –
Московский армянин.
Я тот, кто знает, что не знает,
Я вечный небосвод.
Я тот, что от улыбки тает,
И крепнет от забот.
Я камень. Я гранит из храма,
Фундамент веры я.
Я тот, что обличает хама,
Я страх для воронья.
Я ртуть, я боль, я вдохновенье,
Я сон, я рандеву.
Я ад, я храма песнопенье,
Я жизнь, я смерть, я рву
И ухожу туда, где ветер.
Туда, где в землю врос.
Я православный,
Сердцем светел,
Я русский.
Я Христос.
8 мая 2014 года
АРХАНГЕЛЬСКАЯ МАМА
С расстрелом потемнело небо,
И осень сыростью кричала.
За что их так? И так нелепо?
Кончина их – там, где начало?
Один убитый златокудрый,
Глаза его застекленели,
Не знавший запах женской пудры,
Костюмов, – в серой пал шинели.
Другой, его товарищ, кореш,
Тот, с кем в разведку уходили,
На год постарше он всего лишь,
Оттуда, из Уймы, где мили,
Предпочитают километрам,
И где вверяют парус ветрам,
И знают цену дружбы силе.
В тельняшке пал он рядом с другом,
И бескозырка пала подле.
На мёртвых палачи с испугом
Взирали. А в осенний полдень
Старуха, видевшая бойню
Пришла к расстрелу, чтоб оплакать,
На них спустили всю обойму,
Когда бойцы упали в слякоть.
Припала старая, рыдала.
У ней самой, вдовы до срока,
От зла фашистского металла
Сынов погибло трое. Око
За око, боль и жажда мести –
Как это мать ни омрачало,
Но только скорбь и злые вести
Сломили. И ждала причала,
Когда смотрела смерть ей косо,
Когда почудились ей стоны
Того безусого матроса
Расстрелянного. Так законы
Попрал он смерти в час расстрела,
И выжил, весь изрешечённый,
И жажда жизни не сгорела.
Он, матерью заговорённый,
Лежал, распластанный на поле,
И православный крестик смятый
Хранил его по Божьей воле –
От нечисти стальные латы.
Не испустил пока сын духа,
И бредил страхом мальчугана,
Что эта вот в грязи старуха
Его Архангельская мама.
22 июня 2012 года
Редактура Ники Кеммерен
НАДЕЖДА
Она шептала: «Господи, спаси!»
В глаза смотрела золотой иконе,
Как издревле ведётся на Руси,
В надежде замерла в земном поклоне.
Она молилась страстно, тяжело...
Слова не подбирала, а бросала.
И, кажется, лампадное тепло
Её в пути надежду согревало.
И спутались молитвы и мольбы,
И слёзы размывали взгляд на Бога...
Она молилась в кровь от злой судьбы
Она просила, кажется, немного…
Она молилась, плача и легко,
В экстазе ощущая гул хорала,
И на сосках грудное молоко
Ненужное младенцу, умирало.
И вынесли врачи ей приговор…
Муж и свекровь, смирившись, постарели.
И лишь она безумный жадный взор
С иконы не сводила у постели…
Она молилась страстно, тяжело!
В глаза смотрела золотой иконе…
И ощутила вдруг она тепло,
Расслабились вдруг влажные ладони.
Она заснула, набираясь сил.
Младенец потянулся ручкой к маме…
И Божий ангел их двоих хранил
Своими белоснежными крылами.
***
Есть нечто в праведной любви.
Хотя, что есть любовь без правил?
Тринадцатый апостол Павел
Христа просил: «Благослови!»,
Когда воскрес Иисус.
И тот, кто и не знал святого
В ночь Тайной Вечери, где трус
Иуда предал веру в Бога,
Где хлеб стал телом, а вино
Пролилось кровью. И Христово
Звучало приговором слово,
Когда погибнуть суждено.
И тот, кто не увидел крест,
Венец терновый на Мессии,
Переродился в Благовест.
До казни ты его спроси и
Нет, Павел о Христе не знал.
Но он увидел воскрешенье!
И всё. В тот миг он стал мишенью
Любви. И прежний мир вдруг пал.
С Благословения Христа
Он жизнь свою в тот миг исправил!
И что это – любовь без правил?
Любовь без правил так пуста!
Возлюбленной супруге
РОЖДЕСТВО
Я пораньше сегодня встану,
В сонном городе до зари –
Как нужны жемчуга султану,
Так нужны мне улыбки твои!
Ещё затемно, до рассвета,
Изолью я признаний букет.
Чтоб любовью моею согрета,
Ты бы утра увидела свет.
Чтоб духовное наше сближенье,
В наши судьбы с тобой проросло!
Чтобы ангел твой – стал моей тенью,
Отражая и зависть и зло.
И от этого стихотворенья
Засияли твои бы уста.
От любви, как от благоговенья,
В день Рожденья святого Христа.
Чтобы с каждой секундой ты знала:
Я твоею любовью храним!
Чтобы помнила руки нахала,
Чтобы снова стремилась бы к ним.
И, попав в снеговую сметану,
Чтоб цвели за окном снегири.
Я пораньше сегодня встану
В сонном городе до зари.
БАЛЛАДА О ПОСЛЕДНЕМ ТРОЛЛЕЙБУСЕ
В морозный час троллейбус мчался в зиму
Усы его давно обледены.
Спешил он в ночь. Был пуст наполовину
И пассажиры, чуть удивлены,
Косились на малышку в телогрейке,
Который на стекло во льде дышал
В его карманах не было копейки –
Морозный заяц, маленький нахал
Печально всех он провожал на выход.
Кондуктор не спешила выгонять.
Глаза его огромные, навыкат,
Её молили слёзно. Дважды мать.
– Гражданка! Может, это ваш ребёнок?
– Оборвыш этот? Боже сохрани!
– Ты чей?
– Ничей… – и голосок так звонок:
– Я сирота. Нет у меня родни!
– Как нет? Малыш! И где же твоя мама?
– Уехала на небо. Бог забрал...
Но не дослушала его в еноте дама,
Лишь на прощанье гаркнула: “Кошмар!”
Малыш не плакал. Протянули хлеба.
От сердобольных вот и колбаса.
– Какой маршрут троллейбуса на небо?
Как мне доехать к маме в небеса?
– Пойми, глупыш, таких маршрутов нету –
Троллейбусы туда не долетят…
И выходящий протянул монету,
Стараясь избежать молящий взгляд.
– А как тебя зовут?
– Меня-то? Митя!
Хотя сейчас зовусь я «32»!
– Что делается люди, посмотрите! –
Чуть не проехал пассажир едва.
– А что же так?
– Так легче воспиталке!
Запомнить всех не просто, так – легко.
И пассажиры стали все так жалки,
Из них оставил кто-то молоко.
В морозный час троллейбус мчался в зиму
Усы его давно обледены.
Спешил он в ночь. Был пуст. Сиротке-сыну
Без мамы протянуть как до весны?
Он мчался в ночь, забыв совсем о хлебе.
Кондуктор подошла к нему сама.
– Скажи мне, тётя, ты была на небе?
Я не больной? Я не сошёл с ума?
– Конечно, нет! Мой милый! Мой хороший!
Ведь я-то знаю, как туда попасть!
Маршрут на небо снегом запорошен.
Его метели охраняет пасть!
Дойти туда нельзя поодиночке...
Но хочешь, я возьму тебя в свой дом?
С тобой там будут жить мои две дочки,
И все мы будем вместе жить с Христом!
А час придёт – Он заберёт на небо,
Живёт твоя где мама и моя!
Троллейбус встал. Пуржила ночь свирепо
Всея Руси, и Холода Всея…
Шли двое. Мать и сын. Почти что слепо
И на сердце им было так легко!
Где есть любовь – там Бог, и там до неба,
Поверьте мне, совсем недалеко.
ПРИТЧА О СПАСЕНИИ
Однажды человек, что выжил после шторма,
И смог преодолеть холодных вод кошмар,
Был выброшен волной на островок, где корма
Нет даже и для птиц. И жизни Бога дар
Он нет, не оценил чудесного спасенья,
Ведь смерть ещё страшней средь ледяных камней.
И стал он уповать на Бога и везенье,
И стал вдали искать случайных кораблей.
Но горизонт был пуст. Ни судна, ни удачи,
Ведь не успел дать SOS пред смертью экипаж.
Превозмогая боль и о погибших плача,
Несчастный строить стал из палубы шалаш.
Из досок, что волна от корабля прибила,
Был им построен дом от ветра и дождей.
Матрос молиться стал – божественная сила
Чтобы спасла его, пославши кораблей.
Но Бог, увы, молчал, а наш матрос в молитве
Всё время проводил, и вот совсем ослаб,
И он почти погиб за выживанье в битве,
От боли и тоски стал невезенья раб.
Его ждала вдали супруга молодая,
Но он себя закрыл в неверия броне.
Молиться перестал, вдоль берега блуждая,
И вот однажды он застал шалаш в огне.
«Так вот же ты какой, всемилостивый Боже!
Сжигаешь только то, что так всегда нужней!
Ведь в шалаше ещё, быть может, день я прожил,
А так – к утру умру средь ледяных камней!»
И наш матрос уснул в отчаянье на камне,
Но утром проревел спасительный гудок,
И как же потрясён был Робинзон наш крайне,
Когда он и корабль, и шлюпку видеть смог!
«Но как же, что я здесь, вы всё-таки узнали?
Я мысли, чтоб спастись, давно уже прогнал!»
И тут мы добрались до, собственно, морали:
Привёл матросов Бог и дымовой сигнал.
Посвящается моему боевому другу
Пустынникову Александру Васильевичу
ЗВЕЗДА
Я помню этот день, когда
Как все, был принят в октябрята,
Мне звёздочку на грудь – а я-то,
Так чувствовал, что жжёт звезда!
Я помню день, когда отверг,
Я красный галстук. «Не достоин!» –
Всем заявил. И был я воин,
Пусть после дождика в четверг…
Я помню, на себя был зол,
Когда пред шавками заплакал,
Тогда, не принят в комсомол,
Я будто был посажен на кол.
Афган. Погиб наш замполит.
Он не прикрылся партбилетом.
И до сих пор душа болит
За тех, кто пал тем душным летом.
Я выжил. Знаю – неспроста,
Хоть ангелы уже мне пели.
И в день, когда обрёл Христа,
Я помню вкус воды купели.
Я помню день, когда Союз
Был предан в Беловежской Пуще
И всю страну заполнил Гнус –
И с каждым днём наглей и пуще.
Я помню чёрным Белый Дом.
Чем сила силу пересилит
Не знал. В тот день я был ведом,
И снова предан в грудь навылет.
Что будет дальше – не берусь,
Но в чём Страны моей потреба?
Моя ты боль. Моя ты Русь!
Тебе не зрелищ бы и хлеба,
И не свободы через край –
Любви! И той, былой, культуры.
Для варваров ты стала рай,
Где правят дураки и дуры.
Где бляди блещут красотой,
И где у спрута связи крепки,
Где вор в законе стал святой,
Где миллиарды даже в кепке.
Где к старикам пришла беда
После кровавого заката...
Но ждёт растлителей расплата!
И Вифлеемская звезда
Укажет путь. И мудрецы
Предъявят вновь Иисуса.
Весть полетит во все концы!
От русского до белоруса
Узнают все, что Он – средь нас,
Что Он спасёт нас от Химеры,
И что врата открыты веры,
Для всех в себе Христа кто спас.
***
Неуютно в печальных виденьях,
Разухабистых голосах,
В отвратительных произведениях,
В размалёванных образах.
Как печально средь лжи и обмана
За Россию молитву творить!..
От чиновника и наркомана,
Мать-земля перестала родить.
Честь по чести всё в Родине... Ой ли?
У бомжей ни двора ни кола.
Терпеливые колокольни,
Православные колокола.
Саранча вся с крестами кругом,
Заорать бы, да в горле встал ком.
ХРИСТОС
Отрывок из пьесы «Мефистофель 2013»
Для миллионов стал он босс.
Растиражирован по храмам.
А шёл тогда в крови он, бос,
По мостовой, был назван хамом.
И нёс из кипариса крест,
Что грубо вырубил раб Рима.
И был его властям арест
Так нужен. И непоправимо
Библейский этот весь сюжет
За шагом шаг тянул к финалу.
Толпа глумилась. Ей в ответ
Лишь стиснул зубы, не стонал у
Ограничительной черты
Живой цепи центуриона.
Солдаты все сомкнули рты
И от толпы их оборона
Иуду не могла спасти.
По ту он сторону распятья.
Гвоздь не пробьёт его кости,
И не его в лохмотьях платье.
Серебряников звон в ушах.
Их ровно тридцать. Что же дальше?
Вот совесть выставила шах.
Смерть прорастает из-под фальши
Завистливых слепца надежд
Вчера Иуду искушавших.
И вот стоит он средь невежд
Под номером «один» средь падших.
И видит боль в глазах Христа,
И капли крови на деснице,
И в боли корчатся уста,
Вокруг него в экстазе лица.
Ещё в саду ждёт суицид,
И труп его не искалечен,
Ещё не взял над жизнью стыд
Верх, но клюёт, как ворон, печень;
И Гефсиманская петля
На шею ночью не надета;
Еще, гордыню утоля,
Его раскаянье там где-то;
Ещё от веса серебра
Солдат не в силах оторваться;
И нет пореза у ребра
Разящего копья паяца;
Ещё он жив, тот, кто рождён
От девы-матери Марии
Под жарким солнцем, как дождём,
Кто встретит смерть без истерии;
Благословение Христа
Иуде выйдет приговором,
И будет истина проста
Тому, кто в смерть ворвётся вором.
Кто был Христа учеником,
Сам мастер сладких поцелуев,
Поник Иуда – в горле ком,
С деньгами племени холуев
Ему и ночи не прожить,
И пережить в проклятьях многих.
Но, а пока в толпе рож выть,
Принять смирение убогих.
И как Иуде перенесть,
Того, кто встал меж ним и верой?
Нет, не предательство, а месть, –
Она ему служила мерой,
Когда его поцеловав,
Вино как кровь испил Христову.
Какой живучий этот сплав:
Предательство и зависть к слову.
Завистник стал Христа палач –
Христа, живущего крылато.
Распятия – Иуда ткач.
Не деньги! Смерть Христова – плата
За то, что так умел парить
Крылатой рифмой над богами.
Сам Бог, рождённый говорить
В божественной словесной гамме.
За это именно распят.
На тайной преданный вечере.
У миллиардов этот яд
Как в древности – и в новой эре!
Первосвященник – не подлец,
Орудие у серой массы.
Поэт распят. Его венец –
Такой пиар! Срывает кассы!
И пусть Иуда заклеймён,
Христу воспели смертью оду,
Но истинно для всех времён:
Поэт лишь мёртвый люб народу.
ВЕНОК СОНЕТОВ
«БЛАГАЯ ВЕСТЬ»
(Выдержка из поэмы «ЖИЗНЬ ЕСТЬ...»)
1
Ведь верят – нет, ни для чего,
К чему искать практичность в Боге!
Там, где расчёт, тому, в итоге,
И верить в Бога нелегко.
Неукротимое влеченье,
Когда господь тебя влечёт.
Когда тебя любви теченье
Уносит, и расколот лёд
Лет одиночества пред миром,
Когда объятый ты тоской
Предпочитал жить под кумиром,
Но вот прозрел. Сказал:
– На кой
Мне эта клетка бытия?
Хочу любви – от «а» до «я»!
2
Не для вымаливанья дара,
А для улыбки по утрам,
Чтоб не приснилось вновь кошмара,
Зарубцевался чтобы шрам
Грехопадения и боли
И чтоб душа твоя смогла
В молитве распознать пароли,
Где свет и где не властна мгла,
Где есть уверенность в исходе,
И где ты всё готов принять…
Где вера в Бога нет, не в моде, –
А по душе. Ребёнка мать
Так любит лишь за то, что он
Её, и ею был рождён.
3
Не потому, что скоро кара,
И суд настанет – Страшный суд!
Так жаждет музыки гитара,
Когда её опять возьмут
Через года, где в заточенье
Она висела на гвозде,
Как жаждет дать она теченье
Мелодии, и чтоб везде
Был ей наполнен каждый атом
И за окном весенний сад,
Она звучит. О, рай, и ад
Её забыт! И пред закатом
Она звучит в живых руках,
И что ей – старость, что ей – прах!
4
(Да убоится червь его)
Безумное желанье плоти,
Мы укрощаем не в полёте,
Где вдохновенье и всего
Так много – в нежности улыбок
И хмеля «болдинской поры»!
А страх пред карой – как он зыбок,
Как будто правила игры,
Придуманные изначально
Для тех, душа, чья сожжена,
Ведь таинство – такая тайна!
И муж ты или ты жена
Не бойся, а твори для Бога!
Творцу от нас не нужно много.
5
А верят так: когда в улыбке
В блаженстве ты отдался весь,
Твои стремления не зыбки,
Не эта пагубная смесь
Из лицемерного расчёта,
Господь лишь пред тобой один
Воскресший, он не для кого-то
Единородный Бога сын, –
А ради твоего спасенья,
Когда невинным был распят,
Страдавший, принявший мученья,
Понтийского Пилата взгляд
Отвёл от шедших вслед за ним.
Любовь Христа – мы ей горим.
6
Блаженно светятся уста
Отцу небесному во славу!
Пред ним жизнь с белого листа
И искушений всех ораву,
Отверг и ты перешагнул
Все от порока искушенья,
Сказал себе, что не мишень я
Для похоти. И караул
Из веры для души назначил
И Богу душу ты сберёг,
Из множества земных дорог
Ты выбрал ту, что не к удачи
Ведёт она в Дом Бога – Храм,
И вот от боли только шрам.
7
В богатстве или ты в убытке,
Душа твоя пред ним чиста,
Ведь грех – подобен тяжкой пытке,
И заповеди неспроста
Даны нам Господом в спасенье.
Осознавая этот путь
Его ты принял вознесенье,
И даже в горе не забудь,
В минуты боли, страсти, гнева,
Смири враждующую плоть.
И вспомни, как Мария Дева
Смогла сомненья побороть!
Молитву сотворила Богу,
И в путь по терниям дорогу.
8
Молитвы истина проста:
В единого в ней вера Бога,
Соединение моста
Творца Земли и неба. Строго
Осознавая это благо,
Ты к вере истинной проник,
И на глазах от счастья влага,
И пред тобой священный лик.
Где благодать и умиленье,
Творя молитву по утрам,
Душе – бессмертье, телу – тленье,
Предпочитая всем дарам
Дар Господа любовь нести,
С открытым сердцем, не в горсти.
9
От света к свету Бог един,
Единородный сын он Бога,
Он друг, он свет – не господин,
Добро и счастье. Эпилога
Ещё пока что не прочли,
Но забегу вперёд немного:
Невзгоды – лучшие врачи
Для испытанья веры в Бога.
И заскорузлые тела
Несут подчас души обитель
Такие залежи тепла,
Что сам уже он небожитель
И до скончанья века вплоть
Юродивых хранит Господь.
10
Он истинный творец живого,
Он свет, и свет его в живом!
Когда блаженство иль тревога,
Когда семья приходит в дом,
Рождаются ли в счастье дети,
Когда заложники игры
Удручены, и жизнь на свете
Вдруг не мила. И все миры
Вдруг рушатся под болью слова,
И ты растерзан – одинок
И дьявол, что похож на вора,
Готовит траурный венок,
Тогда молитву сотвори –
Зима – но в солнце снегири!
11
Единосущный средь годин,
Судья живым и мёртвым в мире,
Когда на море много льдин
Он – ледоход. Берите шире,
Он небо в чашечке цветка!
Он – капля отраженья мира,
Он – вдохновение, он – лира
И жизнь он нового витка!
Он макрокосмос – микромир,
Он сон и явь, открытый крайне,
Он есть божественная тайна –
Супергерой. Толпы кумир.
В трущобах. В звёздах. Среди кущ
Он любит всех – он всемогущ.
12
Животворящей силой слова –
Что может мысли быть сильней?
Вначале мысль. Всему основа,
О, как купаться сладко в ней!
Как в ней легко, как в ней свободно,
Раскрепощённость, – вот она!
И пьян ты мыслью без вина.
Ты, к сути подошедший, вот дно,
Но не для мысли. И до дна
Её не довести сознаньем.
Лишь вера в Господа одна
Конец придаст её скитаньям.
Её движению основа.
Прими – вначале было слово!
13
Христос в сердцах – благая весть!
Триумф божественной вселенной
И я её. В ней. Вечный пленный.
Безверие – вот чёрта месть.
Когда ты слеп, и пред тобою
Проходят годы; и года
Увы, бурлящею рекою,
Уносят жизнь. Её вода
Губительна. В таком потоке
Всё перемелется в песок.
В толпе, безумны, одиноки,
И ты средь них так одинок,
А мог бы жизнь, улыбку несть –
Христос в сердцах – благая весть.
14
Я верую – что жить – не есть!
Ведь жизнь – дарована нам Богом
И жизнь не пред Всевышним лесть.
Так свет любви есть и в убогом.
Так я люблю. И дух творца
Он есть во мне – печать господня!
Господь мне заменил отца.
И ни к чему мне дьявол-сводня.
Я с Богом! Святым Духом жив
И Дух Святой – мой парус жизни.
Я верен Богу и Отчизне,
И Бог даёт любви прилив
И жизни будущего век.
Душой бессмертен человек.
15
Ведь верят, нет, ни для чего,
Не для вымаливанья дара,
Не потому, что скоро кара,
(Да убоится червь его)
А верят так: когда в улыбке
Блаженно светятся уста,
В богатстве или ты в убытке,
Молитвы истина проста:
От света к свету Бог един,
Он истинный Творец живого,
Единосущный средь годин,
Животворящий – силой слова!
Христос в сердцах – благая весть.
Я верую – что жить – не есть!
ВЕНОК СОНЕТОВ
ПЯТАЯ ГЛАВА ИЗ ПОЭМЫ «ЖИЗНЬ ЕСТЬ»
1
Любить Христа. И не просить взамен
Перечеркнуть листы и сжечь увечья
И вспомнить всё, что в сердце человечье,
И сколько я пробить пытался стен.
Судьбу сплести из лет воспоминаний,
Иллюзии лоскутный дней портрет,
Из глупостей, надежд, побед и маний,
Где солнца нет, и есть один запрет.
И, вспомнив всё, былые достиженья,
И как я женщин искренне любил,
Понять одно: что для любви мишень я,
Иван-дурак я – сказочный дебил…
Что не предал истерзанную Русь
И верю, и люблю, и не боюсь.
2
И ни любви, ни жертв, ни откровенья.
Я средь пустыни. Пепел там друзей.
Мои мечты растерзаны. Их тень я.
Ликует свора боли. Мавзолей
Я возводить не стал – живу улыбкой света.
Пусть ноги пепел жжёт, но греет свет небес.
Так паруса важней для странствия корвета,
Когда каркас пробит, нашёптывает бес:
«Ты затопи корвет и сдайся, непокорный!
Прими удар судьбы и руки подними…»
Но медь моя крепка. Христа я слышу горны,
И что моя печаль пред подлыми людьми,
Когда меня манит звезды далёкой свет,
И паруса любви наполнили корвет!..
3
Лишь покидать я не хочу сей плен
Как те, кто верен был ему до гроба.
И все они презрели тела тлен,
И все они – на веру в Бога проба,
И все они до времени ушли,
И все не прикоснулись к искушенью,
И все они не стали зла мишенью,
И все они для веры – соль земли.
Их много – тех, кто на Голгофу нёс
Незримый крест – путь вознесенья к Богу,
Без пафоса, надежд, без мнимых грёз,
И лишь в душе храня одну тревогу:
«И сколько же их рождено, Иуд,
Иных, кто за крестом в слезах бредут!»
4
Ты ж просто будь – как ветра дуновенья.
Но ветер там, где есть любви простор.
Без ветерка нет на море волненья,
Штиль для меня – моей надежды вор.
И я тогда с волнами в унисон,
Забудусь под их плеск, уйду в нирвану.
И я усну. И это будет сон,
Подобный из пустыни каравану.
И я пойму, что Бог был не жесток,
И что меня в лишеньи не покинул!
И вот тогда божественный росток
Пробьётся снова – к жизни верный стимул!
И я проснусь, и встречу я зарю,
И я в лучах молитву сотворю.
5
Как солнца луч – ты освяти собой!
Я долго спал во тьме, где нет и света,
И речь редка, один лишь волчий вой:
Нельзя смотреть на вырожденье это!
Беруши вырву и услышу снова
И стон земли, и крики каторжан,
Я подберу спасительное слово
И вознесу – Христом мне жребий дан!
И выйду я на площадь пред поэтом,
И вырву кляп из горла своего,
И пред толпой предстану я раздетым,
И на сердце мне станет так легко!
И то, что я вобрал, верну сполна:
Я слышу, вижу – речь моя вольна.
6
И дай мне жить одним: что я под Богом.
Я знатен и богат иль я – в убогом;
Я верую открыто или втайне:
Или мирянин, иль монах в скитанье;
Умру ли я непризнанным творцом;
Или распятым за иных, за грешных;
Иль встречу смерть главой семьи – отцом;
Средь горемык или людей успешных;
Тут всё едино – жизнь то или смерть.
Неважно, кто и как я в этой жизни.
Неважно, суждено во тьме сгореть
Вдали от Родины, или костром в Отчизне,
Живёшь, умрёшь – едино! Важно то,
За что ты жил! И принял смерть – за что?
7
Любить Христа. Любовь моя судьбой...
Пусть вижу я пороки мирозданья,
Я в образах найду любви покой,
И лишь средь них пойму, что значит тайна.
И лишь средь них приму я низость дня.
Ублюдков, разрывающих планету.
И я пойму, что с ними я родня,
И призову себя тогда к ответу.
Да, это я повинен в том, что прах
Заполонил умы и наши души,
И не молитва, а животных страх
Пугает нас и затыкает уши.
За всех в ответе, я в ответе за…
И гвозди в теле, и в глазах слеза.
8
Любить Христа. И с ним молчать о многом...
И жизнь пускать судьбы по кругу дней.
И верую, что за Христа порогом
Я защищён от наглости людей.
Молчание – какое это благо!
Когда весь мир – лишь звуки тишины,
Когда в глазах живительная влага,
Лишь дуновений чувствуешь шумы:
Они дрожат, зелёные листочки,
И запах свежескошенной травы,
Когда ты понял, что дошёл до точки,
То ни к чему слова – они мертвы.
Когда надежды рухнули твои
Всего лишь в полушаге от любви.
9
Любить Его – сквозь жизнь я пронесу.
Любить, пренебрегая все законы,
Любить, а не выдавливать слезу.
Любви – что кружева и власть короны?
Она – прозренье райского плода!
Любовь к Христу одна – и многолика.
Оратор перед нею лишь заика,
Вино богов – лишь пресная вода.
Ей ни к чему быть чьей-то половинкой,
Из-за неё и жизнь, и боли стон.
Её испей – она сбежит слезинкой,
В бетоне закатай – она пробьёт бетон.
Любовь – сорняк. Любовь – пожар, война.
Ей нет границ – она во всём вольна.
10
И прикасаясь, таять от надежды...
Не на часы минут и не на дни побед –
На силу ветерка. О, бриз желанный, где ж ты?
Ты даришь благодать, где долголетья нет.
А есть моя весна. И осень с ней в печали,
А есть сады в цвету и листопад души.
И то, что бриз во мне – не излечить врачами,
Там призрачная даль. Там счастья миражи.
Там юность. Там восторг. Там нет обид и зависть –
Чужая гостья там. И ревности там нет.
И только боль и стон в страну поэта вкрались.
Там я любим – любой. Там царствует сонет.
Там буйных красок смак. Там вечности река.
Надежды парус ждёт порыва ветерка.
11
Любить Его... Хрустально – навесу
И этот дар святого откровенья
Как ветерка в день знойный дуновенье,
Как девочки невинную красу
Хранить печать, дарованную небом,
Благодарить за сердца каждый стук,
Любить Его, за то, что стал Он хлебом,
За то, что Он отец тебе и друг,
За то, что Он всегда, везде с тобою,
Бог не оставит, не покинет, нет,
И любит Он тебя с мечтой любою,
Не потому, что Он тобой воспет.
И с колыбели до седых волос
Тебя хранит молитвою Христос.
12
Люби Его и сном, и явью между.
Открой глаза. Вглядись в свою судьбу.
И с дьяволом извечную борьбу.
Увидишь в ней лишь на Христа надежду.
Ты им храним всегда любви молитвой.
Закрой глаза. Прими, что Он с тобой,
Любить – идти извилистой тропой.
Хранить – снимать надежду острой бритвой.
И скальп её до времени хранить,
Сжигать мосты для противостоянья.
И самому взимая подаянье
Всё жертвовать тебе, ни есть, ни пить,
И лишь молить о вере образа,
Где сердца нет – а есть твои глаза.
13
Люби Его, что может быть дороже!
И что сравнится с верою в любовь?
Люби во тьме, когда гнилые рожи,
Когда божкам вокруг не прекословь.
Люби, когда ты, кажется, запнулся,
И веры твой иссяк в душе родник,
Но, свет любви в тебя Христа проник,
И любишь ты открыто! Улыбнулся,
Перекрестился и забыл, что было,
И в путь с надеждой, с верою в Христа,
Люби Его – без жалости и пыла,
И каждый день – как с белого листа!
Любовь к Нему – не ради благ и плат…
Люби Его и позабудешь ад…
14
Любви божественной, что даровал нам, Боже,
Что может быть возвышенней её?
Когда мурашки пробегут по коже,
Когда тебя оставит вороньё
Сомнений пред дарованного Богом,
И ты откроешь душу для Христа,
И места нет печалям и тревогам –
Лишь только свет. Молитвою уста
Наполнят душу. Просветлеет разум,
И примешь ты любовь его как есть.
Любовь к Христу – заслон к любым заразам,
Где всё затмит собой благая весть!
И где в улыбке светятся уста
От святости воскресшего Христа.
15
Любить Христа. И не просить взамен
И не любви, ни жертв, ни откровенья.
Лишь покидать я не хочу сей плен!
Ты ж просто будь, как ветра дуновенья.
Как солнца луч. Ты освяти собой.
И дай мне жить одним, что я под Богом.
Любить Христа. Любовь моя судьбой....
Любить Христа. И с ним молчать о многом...
Любить Его, сквозь жизнь я пронесу...
И, прикасаясь таять от надежды...
Любить Его... Хрустально – навесу,
Люби Его и сном, и явью между.
Любить Его, что может быть дороже
Любви божественной, что даровал нам Боже?
21.02.2020
