Когда спрашивают, что такое православная культура, даже преподаватели православной культуры склонны призадуматься. В конце концов, только на вопросы воинских дисциплин возможно отвечать «громко, чётко и без запинки», чеканя и не рефлектируя, что чеканишь.
Сегодня я попытаюсь ответить на этот вопрос стихами оренбуржца (и главы орендбуржской писательской организации, к слову) Ивана Ерпылева, молодого, но такого уже очерченного и стремниной традиции, и многими её нежданными притоками. Православие, христианство в широком смысле – это неотступный помысел, мышление в образах и выражениях того, что то проступало на лике нашей земле созвездиями храмов, то сокрывалось, трескалось и разрушалось, но всё равно где-то – глубоко – неистребимо жило и дышало.
Но если бы дело было в видимом и невидимом! Ныне – время, которое не осознано. Через символы его передать чрезвычайно сложно, и всё мастерство поэта сосредоточено в подборе самой точной символики. Иван Ерпылев побеждает здесь молитвенной сосредоточенностью на строке. Они ложатся у него в контексты так же, как вологодские кружева, только вот время… православный – это не просто верующий, это – зрячий. И ему не чужд сарказм, и некоторое заострение разума, и впадение в его неисчислимые ловушки-соблазны.
Как бы остро ни звучали стихи Ивана, лично я не в состоянии абстрагироваться от их живого дыхания. Эти стихотворения и небольшая поэма о паломничестве в один из великих русских монастырей – из подборки, присланной им на один из конкурсов, где я исполнял обязанности эксперта.
Сергей Арутюнов
ТЁПЛЫЙ КАМЕНЬ
поэма
1.
Подкову подмосковных городов
Нещадно гнут лихие турагенты
И вышибают скромные рубли
Из простодушных горе-патриотов,
Которые несутся впопыхах
Обозревать подкрашенные виды
Великих, но поблекших поселений,
В тени столицы чахнущих устало.
Спешат припасть к отеческим истокам,
Чтоб там набрать целебные баклажки
И камушки с могилок местночтимых.
Отведав на обеде терпкой браги,
Паломники икают умиленно:
– Какой восторг! Какая благодать!
Приедут к белокаменному храму,
Что издавна сияет на Нерли,
Вокруг него походят, поглазеют,
Пожмут плечами, бросят равнодушно:
– Видали мы соборы и получше.
Галопом по России не проскачешь,
В толпе зевак не разгадаешь тайну.
Увидишь только выстывшие камни
И мутную завесу, что внезапно
Испортила туристам фотокадры.
2.
Гласит одно старинное преданье,
Что в боголюбском храме Покрова
В стене алтарной есть алатырь-камень.
Он тёплый, будто уголь от пожара,
Пожравшего Владимирскую Русь.
Кто с верою дотронется до камня,
Тот внемлет прозябанье дольней лозы,
И ангелов полёт, и даже неба
Сокрытое, святое содроганье.
Ему понятно будет то, что было,
И то, что будет, он увидит ясно,
И угли разгорятся в пламя правды,
В огонь, который вспыхнет сокровенно
И озарит не только пилигрима,
Но тысячи людей вокруг него.
Коль хочешь видеть древнее величье
Руси непокорённой, изначальной,
Коль хочешь обрести алатырь-камень –
Садись на электричку рано утром,
Спеши на ней в далёкие века.
3.
Забрезжило.
В восьмом часу утра
Московский снег теряет невесомость
И медленно ползёт по тротуарам
Зловонной кашей крепкого посола.
Забрезжило.
Изрядно проплутав
По закоулкам Курского вокзала,
Находишь полусонную платформу,
Нетерпеливо ждёшь – состава нет.
Четырнадцать минут до отправленья.
Внезапно раздался гнусавый голос
Простуженной Сивиллы станционной,
Который возвестил, что электричка
Отбудет от иного тупика.
Проворные бегут пенсионеры,
Забыв про боли в сердце и одышку,
Понять их можно – место не займёшь,
Так простоишь до самого Крутого,
А там, конечно, будет посвободней.
Наполнились вагоны до отказа,
И тут же загалдели, зашуршали,
Котомки развернули пассажиры,
Хотя молчали, стоя на морозе.
Ну, тронулись! Мелькают за окном
Забором обрешёченные замки
И нищета глубокого замкадья.
Проехали эпичный Серп и Молот,
В былинном Карачарове соседи
Украдкою откупорили пиво,
В Электроуглях всё же осмелели
И без стесненья пенную хлебали
Субстанцию. Проследовал состав
Без остановок в Чухлине, Никольском,
Купавне, Храпунове и Дрезне.
А между тем, шла бойкая торговля:
Платки носили в Павловском Посаде,
В Кабанове отвёртки продавали,
В Покрове продавали пирожки.
Кроссворды разгадали в Костерёве,
А в Болдине закрыли туалеты.
Тулупы после Юрьевца надели,
И вот он – первоцарствующий град.
4.
Вокзал утоплен в сумрачной низине,
Оттуда по мосткам обледеневшим
Взбежишь на холм – и тут же поскользнёшься –
Не чищена мощёная дорога.
Смотреть на древнерусские соборы
Одновременно радостно и горько:
Дивишься дерзновенью мастеров,
Незыблемую книгу начертавших,
И гнев бессильно душит, что потом
Умолкла белокаменная песня
Под сапогом щербатого Батыя.
Пора спускаться к Золотым воротам:
От них сто пятьдесят второй автобус
Идёт до остановки «Поворот
На Новое». Туда-то нам и надо.
Там, на холме, остался одинокий
Узорчатый Димитриевский храм.
Успенский храм был заслонён высокой
Пристроенной старухой-каланчой.
Неравный брак свенчал убогий зодчий
Эпохи просвещённого царизма.
Автобус едет мимо химзавода
По древнему накатанному тракту,
За окнами меняется пейзаж
На недогородской. Не деревенский,
А серый, неприглядный, бесхозяйный,
Когда работы нет, а работяги
Во власти послевкусия сивухи.
5.
Посёлок сей названию неверен:
Повсюду в Боголюбове разруха
И пиво, и фингалы, и окурки.
Весьма угрюмы проходимцев морды –
Прохожими их не могу назвать.
Да, князь-мечтатель жил уединенно,
Он выстроил себе красивый замок,
Исправно воевал, говел, молился,
На лодочке катался по Нерли.
Упрямился, не ехал в стольный Киев,
С резоном, мол, где князь, там и столица.
За то, что правил Русью самовластно,
Не слушался боярских приговоров,
Его своя же верная дружина
Под лестницей убила как собаку.
На этом месте нынче монастырь.
Осколок башни, обагрённый кровью,
Вмурован в стены небольшого храма,
Но не поладил известняк с извёсткой:
Аляповаты поздние пристройки,
Собора пятиглавого торосы,
И синие безвкусны купола,
Покрашенные грубыми мазками.
Они – как ученическая клякса
На дивном свитке Голубиной книги.
6.
Минуя монастырь, иди направо,
Спускайся вниз, прокладывай тропу –
Там станция без крыши, без вокзала,
Надземный переход как змей библейский
Над рельсами зловеще зеленеет,
Сверкая плексигласовой утробой.
Ступени завывают под ногами
Как злые, обмороженные души
Дружинников, убийство совершивших.
Когда минуешь эти искушенья,
Перед тобой – заснеженное поле.
Виляет чуть заметная тропинка,
Видны сухие ветки, клочья сена,
Следы копыт и санная дорога,
И крупные звериные следы –
Неважно, волка или волкодава,
Но вдалеке, сливаясь с серебром
Снегов и светом пепельного неба,
Белеет алебастровый подсвечник,
На нём – почти угаснувшая свечка.
И серый купол – будто бы нагар,
Скипевшийся, почти тысячелетний.
Туда шагать почти два километра
По рыхлой, неутоптанной тропе.
Исчезли и реклама, и машины.
Лишь вдалеке, как идолы прогресса,
Стоят железнорукие бандиты,
Держащие электропровода.
Идёшь один – наедине с собою,
Позёмка вьётся, каркают вороны,
В который раз взбираешься на холм,
И вот – печальный храм, весь заметённый,
Казалось бы, уснувший навсегда.
Неспешно обхожу его по кругу.
Тут скалятся узорчатые парды,
Тут царь Давид играет на кифаре,
Тут виноград среди снегов растёт.
7.
Передо мной восточная стена.
Её коснувшись,
Я отдёрнул руку –
Кругом мороз, а камень не остыл.
Он помнит молоток каменотёса,
Священный трепет первой литургии
И жар великокняжеской руки.
В нём – копоть злых пожаров, но и в нём же
Сияние победы долгожданной,
И эта теплота теперь со мной.
Я думал, что дошёл, но от порога
Великого, сияющего храма
Спешат во все концы земного шара
Посланцы белокаменного света,
Хранящие пылающие угли
В ликующих сердцах.
А это значит –
Начавшейся дороге нет конца.
СОРОК ДНЕЙ
Тонули горы в глубине
Растаявшего льда и снега.
Мы заперты на самом дне,
На нижней палубе ковчега.
Казалось, что нам не дано
Смирить гордыню океана.
Я комбикормом всё равно
Кормил жирафов и варанов.
Чадит неяркая свеча,
Навозом пахнет и мышами.
Я пил хмельной зелёный чай,
Закусывая овощами.
Варили пиво из зерна,
Зерно мололи жерновами,
И одинокая волна
Сияла радугой над нами.
Мы вышли через сорок дней,
Все предсказанья были лживы.
И проступившей седине
Обрадовались – значит, живы.
От счастья плакала жена
При взгляде на свои просторы,
И заново все имена
Мы нарекли полям и горам,
И засветился дивный свет
На месте первого ночлега.
Мы заперты на сорок лет
На нижней палубе ковчега.
ГОРОД НЕРО
Сей город равнодушен и брутален,
Он первый из числа недостолиц.
Здесь пауки вывязывают шали,
Хотя могли бы телогрейки шить.
Здесь семьдесят народностей тупеет
От пива и дешёвой наркоты.
За это повсеместно рубят шеи,
А в Неро лишь купируют хвосты.
Привыкли жить привольно и богато
Под вывесками TNK BP,
Но не хватило газоконденсата
Для оплодотворения степи.
Теперь растут под городом пустоты –
Наследники душевной пустоты
Копают норы до восьмого пота.
Один копал, и до смерти простыл.
За ним туда последуют другие.
Кротовий город грязи и оков
Исчезнет с карты неземной России,
Провалится в расщелину грехов.
ОСТРОВ
Зелёный остров имени меня,
Загадочный, с запасами корицы,
Не ведавший мотыги и огня,
Он ждёт – ему не терпится открыться,
Там вызрели бананы, дуриан,
Там мамонты гуляют и альпаки,
И панда, и коала, и тукан,
Сбежавшие из тесных зоопарков.
Но мне его так просто не найти:
Урезаны бюджеты экспедиций,
А гаджеты по ложному пути
Ведут мою морскую колесницу.
Удача! Пойман в сеть координат
Мой остров. Но – я не сойду на берег,
Чтоб не разрушить этот райский сад,
Чтоб о кнуте не вспоминали звери.
КУРАТОР
Икра «Путина», бутерброд в кредит.
Идёт на нерест пятая колонна.
Из Вашингтона скоро прилетит
Куратор на пылающем драконе,
Укусит поднесённый каравай,
Поморщится, но всё же на айпаде
Кино покажет про волшебный край,
Где негры и не негры в шоколаде.
На выбор – эскимо и пастила
Со вкусом мышьяка и сладкой лести,
Чтоб выжечь в головастиках дотла
Гнилые нервы совести и чести.
Ему наш хлеб да соль не подойдёт,
Отведает – окажется в могиле.
Нет, нелегко куратору болот
Среди такой же лягушачьей гнили.
ЗАТМЕНИЕ
От досады лик затмился солнечный,
Звёзды показались в темноте,
Полдень обернулся дикой полночью,
Полною непрошенных гостей.
Гости лезут боевыми сотнями,
Впереди – военный атташе.
Зарево трепещет над болотными
Зарослями гибких камышей.
Мыслящий тростник в пожаре выгорит,
Это всем известно наперёд,
Но пойдём и мы за князем Игорем
На косматых половцев в поход.
Будет бой кровавою расплатою!
Скрыто от дружины до поры:
Это мы – скуластые, косматые,
На себя подняли топоры,
Это мы поля свои разграбили,
Это мы сжигали города,
Это мы переписали набело
Протоколы Страшного суда.
И когда во тьму больного разума
Хлынет свет врачующий с небес,
Топоры и колья бросим на землю,
Хмуро прошептав: «Попутал бес».
ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ
В течение пяти тысячелетий
Всегда нам приходилось нелегко.
Звезда Полынь сияет высоко,
Она затмила всё на этом свете.
Звезды Полынь убийственны лучи.
Ещё вчера казалось – это сказки.
Сегодня же за медицинской маской
Едва твою улыбку различишь.
В тени изнемогают города,
У них один лишь луч надежды зыбкой –
Ты улыбайся, от твоей улыбки
Звезда Полынь погаснет навсегда.
