«Наверное, почти у Божьих врат»

«Наверное, почти у Божьих врат»

«Наверное, почти у Божьих врат»

Пасхальные дни – особенной радости, передать которую способна лишь музыка и поэзия, и если музыка, то колокольная, а если поэзия, то самая проникновенная, и распахнутая настежь, и сковавшая себя по рукам и ногам веригами небесных стремлений.

Татьяна Ческидова из города Троицк Челябинской области – лауреат премии «Молитва», вручение которой состоялось в прошлом году, и та подборка, которую она прислала на наш портал, описывает не только радость пасхальную, но и почти весь годовой круг и торжеств, и сокрушений человеческих. Но импульс их – един. Его надо только почувствовать и разрешить в себе, будто бы отодвинув от сердечного биения затуманивающие его облака

Сергей Арутюнов


***

Алел восход, окрашивая крыши
Жилых домов, мечетей и церквей.
И город, что листвой июньской дышит,
Тянул к лучам ладони площадей.

И дух прохлады неизбежно таял,
И сумрак но́чи пятился, как тать.
И голуби, сбиваясь дружно в стаи,
Несли на крыльях неба благодать.

А где-то высоко под синевою,
Наверное, почти у Божьих врат,
Звонарь, своей мозолистой рукою,
Раскачивал на звоннице канат.

 

Стрекоза

В ладони утра солнце, что кольцо
Старинное, отмытое до блеска.
Взяв удочку, забрасываю леску
В наполненное небом озерцо.

Ловлю азарт с удачей на червя,
А стрекоза, удерживаясь ловко
На поплавке, всё ждёт мою поклёвку,
Оттяпать из-под носа норовя.

Судьба бедняги видно нелегка.
Для стрекозы мне ничего не жалко,
Да только не заладилась рыбалка –
На выдержку клюют лишь облака.

Но я смогу воспеть наверняка
Её одежд голубоватый иней,
Изящество в июль парящих линий,
И нареку озёрною богиней,
Танцующей на шпиле поплавка.

 

К дню памяти святых Петра и Февронии

Я слышу перезвон
Лиловых колоколец
К заутрене в лесу,
Где луч кладёт поклон,
И ветер-богомолец
Блаженно пьёт росу,

И шорохи ужа
Незримой пуповиной
Уводят в старь. Замру.
И вот уже душа
Летит, над тропкой длинной,
Февронией к Петру.

И пятится туман
Слугою лицемерным –
Но истина мудрей.
И мы, не помня ран,
Взмываем с благоверным
Четою лебедей

Над немощью злорадств.
И милостыню сея,
С молитвой вновь и вновь,
Пройдём сквозь тлен богатств,
Лишь Богом богатея,
Да веруя в любовь.

– С тобою, Свет мой, сон
Так сладок. Но доколе? –
Ткёт небо бирюзу.
И слышен перезвон,
Лиловых колоколец
К заутрене в лесу.

 

***

Восстанет день из пепла ночи,
Как птица Феникс – нов и юн.
И незабудковые очи
Уставит в зарево июнь.

И берега, расправив плечи,
Поднимут свечи камыша.
И речка пламенные речи
Прольёт, волнительно дыша.

Крылатой мыслью торжествуя,
Вдыхая мирру чабреца,
Не видя Божьего лица,
Во всём прочувствую, прочту я
Глубокий замысел Творца.

 

***

С утра, раскинув самобранку,
Сижу за столиком в саду.
Сутулит яблоня осанку
В угоду каждому плоду.
Её дары вот-вот нальются
Нектаром зрелости. Но вдруг
Упало яблочко на блюдце,
Из нежных яблоневых рук,
Незрелым отпрыском чумазым,
И червоточины мазня
Невыразимо чёрным глазом
В упор взглянула на меня.
Там чья-то жизнь уже кипела,
И я шепнула чудаку:
«Тебя, наверно бы, я съела,
Но ты нужнее червяку».

***

Посеребрила за окном

Забор вчерашняя позёмка.

С утра калитка старым ртом

Скрипит навязчиво: «Пойдём-ка».

 

И что-то рвётся из груди

Забытым листиком осенним,

И та берёза – разгляди –

Точь-в-точь,

            как сказывал Есенин.

 

А свиристели во дворе

Воруют бусины ранета,

И пёс, пригревшись в конуре,

Уже давно чихал на это.

 

Ему бы – лето в декабре

Да миску радости собачьей.

И только белой мошкаре

Знаком восторг его щенячий.

 

Оденусь, выйду – день запрячь,

Так жизнь учила с малолетства.

Ах, как же снег в горсти горяч –

Со вкусом солнечного детства!

 

Рождественское

Купалось утро в куполах,

Расплывшись в солнечной улыбке,

Как на рождественской открытке.

Искрилась вязь на деревах.

В снегу резвились воробьи –

Галдели весело, как дети.

Поодаль пёс, лохмаче йети,

Спешил куда-то. В забытьи,

Не замечая суеты,

Волхвами ввысь глядели ели.

Качала вечность в колыбели,

В лучах невидимой звезды,

Сквозь мириады бренных лет,

Того, кем целый мир согрет.

 

***

А чумазая ночь,

Сквозь печную трубу,

Проскользнула в избу

Да к горячему лбу

Прикоснулась. Невмочь

Ей, кручину томя,

Видеть, как полымя

Изжигает меня.

А в дому ни души –

В три погибели тишь.

А хвороба-то, ишь,

Разохотилась.

                – Кыш!

Не пляши, не греши,

Брызнет зорька окрест

И на плоть, и на крест

Разольёт благовест.

 

***

Шаркал день в калошах старых

По двору туда-сюда.

Сколько дел больших и малых,

Сколько нужного труда?

Гнул натруженную спину.

Эх, наука не нова –

Накормить в хлеву скотину,

Да в сарай сносить дрова.

Эка мелочь – недослышать

(Уж и на́ руку не скор),

Но подладить малость крышу,

Покосившийся забор,

Протопить в избе печурку,

На судьбину не ропща,

Да глядеть, как шает чурка,

Меж поленьями треща,

Помолиться на божничку

Всё вздыхая: – Э-хе-хе. –

С покаяньем, по привычке,

В несодеянном грехе.

Опосля перекреститься

«От какой бяды ляхой»

И в ночи́ душой светиться,

Отправляясь на покой.

***

Утром с неба звёзды-мушки
Шасть… и вьются над рекой.
У бурёнки на макушке
Дремлет месяц молодой.

Травы, травы, словно павы,
Хороводят на лугу.
Я, девчонкой кучерявой,
В детство давнее бегу.

У плетня жар-птицей донник
Распушил свои крыла.
Я несу в сарай подойник,
Но сама ещё мала.

Холит бабушка бурёнку
(Во хлеву царит уют),
Струйки лучиками звонко
Под рукой её поют.

Молоко в железной кружке
Слаще снов, теплей мечты,
Отражаются веснушки
В нём, как рыжие цветы.

А бурёнка ловит носом
Дух медвяно-травяной,
И на лбу её белёсом
Дремлет месяц молодой.

 

***

Над сентябриновым околком
Сгущалось небо, взглядом колким
Пронзая красочную сень.
Шуршали листья крепдешином,
Жужжала жизнь в гнезде осином,
И паутиной вился день.
А ветер, словно по привычке,
Берёзку дёргал за косички,
Как забияка-мальчуган.
Кто знает, может так искусно
Скрывал он трепетные чувства,
Что глубиною с океан?

 

***

Тише, мой город, лишённый покоя,
Вспоротый шинами бешеных дней.
Глянь, эта осень изящной рукою
Клёны баюкает, словно детей.

Ласковым шёпотом, шелестом нежным,
Песней – листу, окрылённому в тон –
Дарит она золотые надежды
Им – заточённым в асфальт и бетон.

Рынок блошиный. Шныряют машины.
Улицы тонут в мышиной возне.
Всё суета. Лишь в счастливых морщинах
Те дерева – с неземным наравне.

Им – от корней чистоту сохранившим,
Миру несущим любовь и покой –
Осень поёт, безмятежно склонившись
Над колыбелью земной.

 

***

С утра в туманах росны травы,
Октябрь пока ещё в цвету,
И рощи рвутся златоглаво
Блаженной статью в высоту.

И, виртуозно выгнув спины
Давно исписанных страниц,
Летит в лесистые лощины
Листва, похожая на птиц.

Но всё озвученное – зыбко.
И на травинке, чуть дыша,
Небес печальною улыбкой,
В росинке светится душа.

 

***

А дни в лихорадке корчатся –
Порой забываешь, кто ты.
И перевернуть вдруг хочется
Весь мир с головы на ноты:
Тончайшие, нежнокрылые,
Звенящие, словно вереск,
Чтоб сны ноябрёво-стылые
Тобой отогрелись: – Веришь?
Чтоб длани листвы, разбуженной
Ветрами в ногах у клёнов,
Ловили снегов жемчужины,
Как прежде, для нас – влюблённых.

 

***

А утро пахнет снегом талым-талым.
Дорожный рык пугает тишину.
В тумане тонут целые кварталы,
И я ныряю в эту пелену.

Вокруг ни зги, не сгинуть бы незнамо,
Но твёрдо веря чувствам и ногам,
Я, словно в букваре родное «ма-ма»,
Читаю этот город по слогам.

Дома, дома в промозглой сизой дымке,
Глаза, глаза их доброй старины,
И ветхих крыш неброские косынки –
Таких глубинок много у страны.

Здесь ближе всё: земля, небес сединки
И даже Бог – лишь сердцем попроси.
Пройдёт туман, но будут жить глубинки,
Глубокие, как души на Руси.