Но в душе-то есть тихий храм...
Человек существует в замкнутом пространстве вокруг себя, но именно в тот момент, когда он мысленно вырывается из него, рождаются стихи, но не у всех, а только у отмеченных даром свыше. Читаешь стихи Александра Нестругина, и создаётся ощущение нетронутой тишины, овладевающей всем вокруг, в центре которой - поэт, увидевший границы совершенного мира, который он неустанно познаёт, и главным мотивом его действий является любовь, а она и есть Господь. Это великое откровение выстрадано и осмыслено автором, и поэтому такое умиротворяющее чувство распространяется от созерцательной поэзии Александра Нестругина.
Александр ОРЛОВ
* * *
Я на добро не составляю сметы,
С годами не умнею, хоть убей.
Хочу пройти, не заслоняя света
Для тех, кто ниже ростом и слабей.
Конечно, это только в Божьей власти –
Надежду дать, от края отвести.
А я хочу – хоть белый свет не застить,
И тень свою в себе самом нести.
* * *
Как страшно сразу быть – добром и злом…
Кремль рисовать, как вышки лагерей.
И век барачный отдавать на слом,
Не отселив отцов и матерей.
История – неужто лишь строка,
Что некто на скрижали начертал?
Не тачка, не лопата, не кирка,
Не лампочка, не льющийся металл?
Не рельсы, не плотина, не мартен,
Не вера в светлый мир и красный флаг?
Не фото, что ещё глядят со стен
Снесённых коммуналок и общаг?..
Жгут руки вертухаи и кумы,
Гулаг, половы горсть на трудодни?
А мы с тобой, а мы с тобой, а мы, -
Отрёкшиеся от своей родни?!
Развеяв прах и выкашлявши дым
Отечества - от «Раши» и до «ять»,
Победу мы оставить норовим,
А где земля? – Ей не на чем стоять!
Когда же мы построим этот храм,
Где скорбно смотрит милосердный Спас –
И смотрят фотографии из рам,
В чулан снесённых нами, - прямо в нас…
* * *
Петру Чалому
«Житы треба, як ни гирко» -
Бабушкино вспоминаю…
Были те слова, как гирька
В наших ходиках – стальная.
Так уже никто не скажет…
Не кляла, не обличала.
И слезы нестёртой тяжесть –
Жизни маятник качала.
И пока слеза, нетленна,
На щеке её дрожала,
Белые рубили пленных
В вербах, конный круг сужая…
И просил – на русском чистом –
«Есть», и, молока дождавшись,
Плакал офицер-мальчишка,
Что ночами шёл с Гражданской…
А потом – кулачить стали…
Но когда голодовали -
В полдень на колхозном стане
Кашу-затирку давали…
И в глазах полуоткрытых
То смеркалось, то светало:
Бабушка свой век – в отрывках -
По складам впотьмах читала.
Век, что звал за волю драться,
Сделал кровь и раны – речью.
…И помог в щепоть собраться
Пальцам бабушки калечным.
«Бабушка, ты всех простила?!» -
Сердцу не было покоя.
И она меня крестила –
Той, калечною рукою:
«Житы треба, як ни гирко».
…Ход часов не различая,
Всё подтягиваю гирьку,
Ту, что маятник качает.
* * *
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь» -
Здесь, где лишь в счёт кукушкин верило детство, здесь,
Где поднимались дети – и внуки обочь растут,
Где – сквозь терны, раздето – тянутся ко Христу
Отповедь, проповедь, заповедь – правдою без лакун,
Где окликают заполночь Авель и Аввакум;
Где – не дерюгой серою, дыбою без улик –
Клонится к слову Сергия поле, где жил кулик;
Где голова Емелькина, красная на миру,
Катится к почерневшему – в ужасе – топору;
Где всё идёт аллеею, - в бронзе, поверх голов, -
Благословенье Ленина – золоту куполов;
Где, - что я там ни вытворю, не целовав креста, -
С бабушкиной молитвою ждёт меня темнота…
* * *
Губы тёмные разлепит
Почка, слова не сказав, -
И зелёный тонкий трепет
Набегает на глаза!
Станешь корнем, станешь веткой,
Станешь капель звон копить…
Но судьбы хватает редко –
Так вот губы разлепить.
ПИСЬМО СВЯТОСЛАВУ
Как я живу? Да знаешь, Слава, - разно…
А хочешь, нарисую жизнь свою?
Туман…
И в нем леса по пояс вязнут.
И я, по сердце срезанный, стою.
* * *
Месяц-сазан дремлет меж камышовых мереж…
Ангел сбирает со тьмы золотой виноград…
Кто-то ведёт поперёк человеческих меж
Край мирозданья, что тонок и зеленоват…
Розное станет пред этой чертою - одним.
Вот и костёр умирает – гляди! – как живой:
Пламя скулит, и в былое вжимается дым, -
И обрастает ветвями, корой и листвой!
Дым мимолётный – а ведь не истёк, не исчез,
Не запропал меж ночных омутов и стремнин:
Ширясь и ширясь, выходит из времени лес –
И обнимает озябшие плечи равнин…
ЕЩЁ ЦВЕТЁТ КИПРЕЙ
Ещё цветёт кипрей
По вырубкам и гарям,
Ещё цветёт кипрей,
Ещё звенит пчела…
Но сердцу горячо
Недаром, брат, недаром
От музыки ночной
Утиного крыла.
Ещё цветёт кипрей,
Ещё помедлит выстрел,
И музыки полёт
Свинец не оборвёт…
Но низкий пал туман
И луговину выстлал,
И, кажется, в ответ
Метель вздохнёт вот-вот.
Ещё цветёт кипрей,
Ещё утрами жерех
Бьёт о воду хвостом –
Весь в брызгах перекат…
Но сумерки найдут
В осоках порыжелых
Тончайший посвист крыл
И грусть разбередят.
Тончайший посвист крыл
Как над водою слышно!
А может, просто слух
С годами всё острей?
И молодость прошла,
И всё так просто вышло:
Ни слёз, ни горьких слов…
Цветёт, цветёт кипрей…
* * *
Городок стоит на холме,
Приглашает: иди, глазей.
В туристическом резюме
Разве этот хромой музей?
Не крылечко и не стена,
Не вспухающий в горле ком –
Проседающая страна
Ухватилась за этот холм!
Где обрыв тополиный сед,
Где тропа столько тайн таит,
Вышел к людям небесный свет
И, в рубахе одной, стоит.
И хоть дело идет к зиме,
Видно, он остается тут.
Городок стоит на холме,
Где по веку снега метут…
* * *
Да не надо мне ваших ухватистых благ,
И прикормленных кущ, и прирученных вод!
Мне милей это небо, что смотрит, как враг,
И крупой ледяной воду серую рвёт.
Мне нужна эта хмурая, мятая рань,
Что снежком ледяным дух болот перебьёт.
И накинет на плечи куговую рвань,
И пустой камышинкой в груди запоёт!
И обмёрзший челнок, что от ветра зверел,
И весло, что металось, как будто в бреду,
Вдруг замрут, чтоб не сбить золотую свирель,
Что звучала допрежь лишь в Господнем саду!
И покажется вдруг - не избыть, не иссечь,
Камышинкой к остылой воде не пригнуть
Этот русский простор, эту странную речь -
Бессловесную, стужей схватившую грудь…
* * *
Я не просил судьбу: замолви
Словцо пред стужей за меня!
Я ладил сам себе зимовье –
И сам засеял зеленя.
Я сам, как дым, над стужей вырос.
Сам, как росток, себя согрел.
Но не хотел, чтоб свет весь вымерз,
А я зато остался цел.
Я сам надежду, как синицу,
Что заманил в силки мороз,
Нашёл, - и сунул в рукавицу,
И, замерзая, к людям нёс…
* * *
Сонный поскрип старых вёсел
Стронем, поплывём…
Серебро старинных блёсен
Тронем рукавом.
Плёс сощурится от блеска!
Старые места:
Серебро уронит леска
В сумрак - неспроста.
…Время заберём с собою,
Бывшее в бегах –
Это, с окунёвым боем,
В белых берегах…
* * *
От капельницы – к венам…
Я – зябкой зыбью строк –
В кровь тех, кто мне поверил,
Давно по капле стёк.
Пусть век нудит, неспрошен,
Что не был на виду…
Я никого не брошу,
Когда от вас уйду.
* * *
Как снег, как дрожью облитая ветка, -
Я на людях стихи читаю редко.
Когда один на сцене остаюсь,
Хочу я тронуть лиру – и боюсь.
Откликнутся?
Лишь только им скажи я,
О том, что люди людям не чужие,
Откликнутся! Но это же потом;
А что мне делать с пересохшим ртом?
И пальцы, лиру сжавшие, не юны,
И поистёрлись золотые струны,
Что я в Эдеме брал когда-то с рук;
И вместе с ними поистёрся звук.
Я трону лиру – миру легче станет?
…Но девочка глаза большие тянет
Ко мне (я разглядел её беду –
Вихрастую, вон там, в другом ряду)…
И всё-таки, читать стихи со сцены, -
Как Афродиту вызволять из пены,
Из пены сигаретной и пивной, -
Богинею, не девкою срамной.
Как снегопад, как лист, задетый дрожью,
Я раздуваю в душах искру Божью…
И потому не за себя боюсь,
Когда один на сцене остаюсь.
* * *
Нам говорят: пора заняться делом!
По белу свету ветром не бродить,
А, наконец, разжиться светом белым:
С гербом бумаги взять, огородить.
Заняться делом, для других привычным…
Вот бред! С ума сойду - и позову
Обзаводиться белым светом личным -
Опавший лист, поникшую траву?
…Бездомным стёжкам, брошенным берёзам,
Стожку, что в редких лозах прикорнул, -
Свет белый, по снежинке, нынче роздан –
Всем-всем, кто просто руку протянул…
* * *
Жизнь профукана… Это встарь
Были странные слов сближения:
«Жизнь положена на алтарь
Бескорыстнейшего служения».
Сбились буквицы на листах…
Нет бы – лезть внахрап, брать за лацканы!
Тех, что - «притчею на устах»,
Святцы новые дарят ласками.
Им, лелеющим этот срам,
Близким именем разве стану я?
…Но в душе-то есть тихий храм,
И алтарь, и те святцы – старые…
ЖУРАВЛИНАЯ НИТКА
Холмы кричат вечернему окну,
Что я обобран октябрём до нитки –
Последней, журавлиной…
Что пожитки? –
Дают мне небо
За неё одну…
* * *
Эти папки с жалкими тесёмками
(В новых, знаю, есть стальной зажим)…
И – родство с разбитыми просёлками,
Неуменье вётлам стать чужим.
Этот век – с его водою полою,
С понаплывшим в очи тяжким льдом…
С распахнувшей травы жаркой поймою,
До седин не отпускавшей в дом…
Эти книжки с угольками редкими
Неостывших слов (кого спасу?), -
Как дневник с хорошими отметками,
Что туда, к родителям, несу…
* * *
