Подборку Виталия Молчанова (Оренбург) можно было бы назвать куда более обобщающе – «Имена святых», однако и здесь мысль автора глубже любых обобщений: у каждого святого подвижника в руке воистину «посох тяжкий», потому что именно непреклонным водительством своей судьбы ко Господу он свят.
А для поэта тематические, строго согласованные с предметом осмысления стихотворения – тоже тяжкий труд, если бы не направлялся он и натруженной, и умелой рукой. По счастью, Виталию есть, о чём и, главное, как говорить. Попытка поэтических святцев – несомненно, героическая, и посему пусть она сбудется в сердцах благодарных читателей
Сергей Арутюнов
Никандр Псковский*
***
Скинь суету на ходу, на бегу, на лету,
Лямки проблем упадут, и расправятся плечи.
Ближе к обеду затеплятся в трапезной печи,
Странникам Божьим насущную грея еду.
Тонкие жерди – елового царства мостки –
Между ключами целебными хвойные смычки.
Жизнь прогорает мгновенно, подобная спичке,
Мысли живут, к небесам устремляя ростки.
В шаге от гати уходит земля из-под ног,
Топкое место прикрыто охапкой иголок,
Щедрой черники откинь зеленеющий полог –
Словно роса потемневшая спрятана впрок.
Сосны качают на мощных корнях валуны,
Мохом подбитые, будто стрелецкие шапки.
Помнят они, как бежали домой без оглядки
Битые крепко под Псковом лихие паны.
Скинь суету за порогом, войди в монастырь,
Именем светлым Никандра в миру наречённый.
Мысли монахов белы, одеяния чёрны –
Каждый из них нашей Веры Святой поводырь.
Выпей воды ключевой леденящий глоток
В древнем краю заповедном, не знающим скверны.
Вспомни, кто спичку зажёг вдруг движением верным,
В складки хламиды заветный убрав коробок...
Тати
На дубах резные листья в клочья рвут сырой туман,
У ватажки ловкость крысья – шмыг к лачужке сквозь бурьян.
В дверь – плечом, дубинки – в дело: «Отдавай добро, старик!»
… Солнце в ранний час не грело, был истошен птичий крик.
Не прогнать врага ветвями, зря стараетесь, дубы,
Топчут подлые ногами, кровь струится из губы.
Волокут наружу книги, совлекают образа,
Лишь звенят в ответ вериги, застит белый свет слеза.
Нет отшельнику заступы – вчетвером на одного.
Вострубите Божьи трубы, возгласите гнев Его!..
– Книги ценности великой, оторвём немалый куш, –
В Псков брели чащобой дикой тати человечьих душ.
– Нам коней бы за иконы да булатные мечи,
А монах пусть бьёт поклоны пред мерцанием свечи…
День прошёл, подкрался вечер, в град пути не отыскать.
«Вправо, влево, чёт ли нечет? Бесы кружат», – молвил тать.
Между Порховым и Псковом у Демьянки у реки
Злая брань, до хрипа споры – волком смотрят мужики.
Двое требуют вернуться и покаяться в грехах,
Им в ответ: «Тут с чаем блюдце – мелко, позабудьте страх!»
Парой в омут сиганули, звёзды смыв крутой волной,
Всплыли пузыри, как дули, под краснеющей луной…
Поутру явились воры возвращать добро назад.
Ни проклятья, ни укора. У Никандра добрый взгляд.
Татям он простил обиды, осенил Святым Крестом.
Солнце греет, гнёзда свиты, шевелит резным листом
На ветвях спокойный ветер, наступила благодать –
Две души заблудших эти стали Бога почитать.
Никандр
Смотрит малютка Никон* – ласточки в небе пляшут,
В поисках пищи сущей вечное их круженье,
Крылышками сбивают воздух в тугую пряжу,
Ткут мимолётный ветер с тщанием и терпеньем.
Прямо под кровлей храма, слепленные на диво,
Тесно друг к другу жмутся гнёздышки-невелички.
Божьему слову внемля, носят корм торопливо
Птенчикам желторотым долгими днями птички.
«Вот бы и мне, ребёнку, гнёздышко свить на храме,
Ласточкой обернувшись… Певчих бы вечно слушал
И пред иконой древней в тяжкой дубовой раме
Вымолил бы прощенье всем неспасённым душам!», –
Думал малютка Никон, взор устремляя к Богу…
– Вот и сбылись мечтанья! – молвил Никандр-отшельник:
– Выстроил я лачугу, Божью приняв подмогу,
Будет гнездом надёжным вырванный с корнем ельник.
Ласточкой быстрокрылой станет моя молитва,
Низко кладу поклоны с тщанием и терпеньем…
«Здесь обретёшь покой ты, праведна с бесами битва», –
Было явлено ночью Божие мне знаменье!
Смотрит малютка Никон – ласточки в небе пляшут.
Видит Никандр – молитвы в Божьи спешат десницы,
Крылышками взбивают воздух в тугую пряжу,
С ветром несут спасенье братие и сестрицам.
_________________________________________________________
*Преподобный Никандр получил в святом крещении имя Никон
Бесы
Льёт из тучи, точит камень, и не держится в горстях,
Влага жизни сохнет, парень, на предельных скоростях.
Присмотрись, не сразу кушай – вдруг червяк испортил плод,
Говорят, что в грешных душах бесы водят хоровод.
Пусть печаль смывают слёзы, пыль – весенние дожди.
Жарким днём мешали грозы, ночью пред иконой бди,
Возноси молитву Богу выше сосен, дальше гор…
Временами бей тревогу – бесы прут, как пот из пор.
Утлых стен трясутся ветви, наступают глад и хлад.
Прочь гони, ничуть не медли, возвращай отребье в ад!
Бей распятием наотмашь, на соблазны не ведись,
Тешит в каждом слабость чёрт наш, ядом отравляя жизнь.
Превратился бес в красотку и в забытый кошелёк,
Лил вино слюнтяю в глотку, лести бросил уголёк,
Раздувая до пожара злой гордыни миражи…
Хороводит бес недаром – ради праведной души.
На отшельника Никандра наскочил дурной медведь.
Бес в него вцепился жадно, думал страхом одолеть.
Но креста живого сила обратила беса вспять,
И медведь, как цуцик милый, стал монаху длань лизать.
Лейся, дождь, дырявя камни, смой нечистое с пути,
В монастырских стенах парни молят: «Господи, прости!»
Отвернётся вражье племя, и червя исторгнет плод,
В скоростное наше время Вера бесов изведёт.
_______________________________________________________________________
* Русский православный монах, основатель Никандровой Свято-Благовещенской пустыни.
Нагой*
1.
Весна-дворняга солнечным оскалом
Зиме грозила: «Береги бока!»
Пригожий лик под ледяным забралом
Таить устала стольная река,
И лопнула морозная тесёмка.
Шлем по теченью сбросив за спиной,
Приподнялась Москва. С утра позёмка
Котлы проталин сдобрила крупой,
Над варевом холодным покружилась
И сникла у Варваринских ворот.
Сдаваться к воеводе шёл на милость
Стрелец помятый, выпятив живот
И вздёрнув к небу бородёнку злую.
Нещадно сабля била по бедру:
«Посеял берендейку, закукуют
Обратно в Тверь... Рассола бы нутру…»
Стряхнув с обувки ладной комья грязи,
Торговый люд растёкся по рядам.
Мостки скрипели: нёс корзины Власий,
Тюки – Емеля, осетров – Богдан.
Материя разложена по штукам,
Бери любую – не жадись, плати.
Моченья и соленья, связки лука,
Бочонки мёда, пирогов ломти…
Глаз маслится от снеди изобильной!
Весна-дворняга, изойдя слюной,
На жарких лапах кралась мимо мыльни
С окошками из плёнки слюдяной.
2.
Дверь – нараспашку, ноздри дразнит запах
Замоченных в кадушке пряных трав.
Случайный разговор о тайных знаках
Подобен пару – сути не вобрав,
Легко клубится, проникает в сени,
На улицу с берёзовым теплом.
Ярыга лечит веничком колени
И ведает собрату о былом:
– Как помню, прошлогоднего июля
Окрест стояли добрые деньки.
Паломники чрез мост перемахнули
И подались к иконе напрямки.
Всяк нёс с собой хворобину, болячку,
Моление за ближнего в нужде.
С ворот спустили Божью Матерь в качке
И вознесли в шалаш из трёх жердей.
Вокруг толпы природа благолепнa:
Щебечут птахи, ясен Божий свет …
Как Феникс, восстающий вновь из пепла,
Нагой Василий вышел, тощ и сед.
В глазах его горел нездешний пламень.
Взмахнул рукой – так бьёт одним из крыл
Орёл врагов – с коротким свистом камень
Икону чудотворную сразил!
Трепали кощуна Богдан и Власий,
Емеля помогал – ударь да пни.
Старик хрипел: «Помилуй, Христе Спасе…
С ея ты краски слой отколупни!..»
3.
Не люди, а мятущееся стадо
Ярились – кто ж им вставит удила:
– Нагого вусмерть измохратить надо,
Бить образа – бесовские дела!
Стрельцы ватагой мчались на подмогу.
Один с козлиной, вострой бородой
Икону подхватил и краски кроху
Поддел ногтём, открыв начальный слой.
Взлетело вороньё со всей округи –
Загнал их в небо заполошный крик:
«Нечистая икона, братцы, други,
Под матерью с младенцем – адский лик!»
Молились Сатане мы…» Трижды битый,
Нагой был поднят сворой палачей:
Чернее смоли впалые ланиты,
Ручьями кровь текла с его плечей.
Меж Верой и безверьем – мрак и пропасть.
Не тайный знак, а истина жила
В Юродивом, невиданная кротость
Из глаз его на грешных снизошла
И осветила лаской Божьей лица. –
– Ярыга смолк и ковш поднёс к устам.
Окликнула стрельца отроковица:
«Нашлась пропажа, сей же час отдам!»
На ледоход весна глядела с кручи –
Тяжёлый бег огромных белых плах.
Потом с небес хвостом смахнула тучи,
И вспыхнули кресты на куполах.
______________________________________
* Василий Блаженный
Зосима*
1.
В котомке ветхой светится псалтырь,
Под посохом смиряется дорога.
Святых пещер хранитель – монастырь,
Построен паствой к вящей славе Бога.
Ласкают степь ладони сентября,
Парит орёл вдали крестом небесным,
И паутинки понесла заря
В скитанья по пределам бестелесным.
А странников толкнула в путь беда –
В крови – обида, жить невыносимо.
Гонимых и болящих – всех сюда
Призвал великий праведник Зосима
Молитвами спасать себя и мир,
К добру прийти, сокрытом в Божьей Вере.
Любой паломник, будь богат иль сир,
Заботой наделён был в равной мере.
2.
Смерть не стучалась – смело в дом вошла,
Свеча погасла пред святой иконой.
Детишек пятерых, отца свела
На кладбище, в земли сырое лоно.
Хоть в петлю лезь, хоть волком ночью вой.
Казни себя, кори, теряя силы…
Захарий с поседевшей головой
Покинул дом и близкие могилы.
Былинный встрепенулся богатырь,
До срока спящий на сырту в кургане:
– Свято-Никольский будет монастырь
Построен! Заложу я первый камень!
Благословил Кронштадский Иоанн,
Перекрестил во сне святой Иона…
Теперь – Зосима я, наказ мне дан
Для Господа сложить подножье трона!
3.
По капле наполняется сосуд,
По прутику гнездо большое вьётся.
Купцы дары на доброе несут,
Колокола в бока целует солнце.
Отстроили и церковь с алтарём,
И братский корпус, пчельник с добрым садом,
Колодезь, рукотворный водоём.
Монашьим душам – райская услада.
Молитвы полноводные текли
За край степной во благо всей России…
… из преисподней аспиды земли
В семнадцатом свои подняли выи
И в хищных лапах стиснули страну,
За веру во Христа людей карая.
Монахов добрых бросили в тюрьму,
Почил Зосима, зла хлебнув сверх края.
4.
Повергли в прах обитель… Гнить на дне
Иль оттолкнуться к воздуху и свету?
Протянет длань Господь тебе и мне:
– Спаситесь и спасайте всю планету!
Как в неустройстве жить без Бога нам?!
Мы веруем и будем верить в Бога!
Пойдём к Святым пещерам строить храм –
Котомки есть, и посохов премного.
Спит в каждом русском чудо-богатырь,
Таящийся в душе – степном кургане.
Буди его – восстанет монастырь
На берегу Самары в белом камне.
И разнесётся колокольный звон
Во все концы на крыльях серафима.
Так завещал, ступая на амвон,
Святой народный праведник Зосима!
_________________________________________________
*праведник земли оренбургской
Максим*
1.
Вязкий мрак бежит по кругу неустанно день и ночь,
Пеленает в темень туго, лучик света гонит прочь.
Звякнет чашечка о блюдце, постучит метель в окно,
Дети зрячие смеются… Зажужжит веретено,
Шерсть и зиму превращая в нить пухового платка.
Говорят, на небе тают кучевые облака.
Только слово – Божье слово – обретает ясный цвет,
Ярче солнца золотого, и в писаньях древних лет
Столько мудрости таится, столько доброго тепла…
Богоматерь-голубица в церковь отрока свела
Помолиться пред иконой, окунуться в благодать.
Мрак споткнулся у амвона – в тьму не смог запеленать.
В мире Божьем люди-свечи свет внутри себя несут.
Будь ты слеп, убог, увечен – заалеет Верой трут,
Огоньком коснётся воска, поджигая в сердце нить,
И тогда всё станет просто – для других, горя, светить.
У Господнего алькова и с молитвой на устах
Понял: «Не ищу иного. Я Максим теперь, монах».
2.
Бузулук в трёх вёрстах, рядом… Но живым не добредёшь.
Без вины наказан адом. Давят злобно, словно вошь.
Переполненные блюдца – глаз незрячих родники.
Сам начальник в форме куцей молвит: «Отче, помоги!
Третий день в огне супруга, хворь свалила, выручай!»
Ты в ответ: «Исчезнет мука, выпьет пусть тюремный чай».
На дощатых нарах жёстких время движется назад.
Дым дешёвой папироски, конвоира лютый взгляд,
Псов охранных лай до хрипа, человеческая боль,
Пол в плевках, рыданья, всхлипы – зэков общая юдоль.
Убивали – не убили, дело шили – распорол.
Грозовые тучи плыли, задевая частокол.
Добрый схимник веком проклят, Богом щедро награждён.
Свечка тает, сердце глохнет, боль смывается дождём.
Врачеватель паствы смирной, упреждающий беду…
Пахло ладаном и миро тело в камерном чаду.
– Знать, Святой летит на небо! Знать, слепой увидит высь!
Распрощавшись с чёрным крепом, к солнцу ангелы взвились.
*оренбургский мученик, праведник, целитель и провидец
Кандид*
По степи рысцой не шаткой –
От людской беды к несчастью –
Скачет добрая лошадка
Оренбургской рыжей масти.
Впереди бугры увалов
И колки земли целинной,
Мимо важного Урала,
Замаравшись влажной глиной,
Сквозь сугробы, грязь, пылищу,
По жаре, дождю вдогонку…
Ксендз Кандид сухарик ищет,
Запустив ладонь в котомку.
Вот ржаной да с крупной солью
Дразнит карий глаз кобылий.
Так, мечту присыпав болью,
Заменяешь грёзы былью.
Разодрал сутану веткой –
Ткань висит ошмётком бурым,
Чуть прикрыта шляпой ветхой
Загорелая тонзура.
Милосердия взыскует
Обездоленным и нищим –
Ссыльный пан живёт не всуе,
Строит храм на пепелище.
Чёрствый хлеб голодным слаще
Мягких пряников медовых.
Пан Кандид гостинцы тащит –
Короб снеди и обновы,
Пузырьки с микстурой горькой,
Ассигнаций мятых стопку…
К сухарю ржаному с солькой
Тянет лошадь губы робко.
От села и до деревни,
От печалей к бедам лютым –
Укрепясь псалмом напевным,
Ксендз спешит на помощь людям.
Скачет добрая лошадка
Оренбургской рыжей масти,
Нищелюбец – не загадка,
Жить для ближних – это счастье.
Не удержишь цепью сердце –
Разомкнут замок тревоги,
Для Кандида иноверцев
Не бывает средь убогих.
«Ещь сухарик, и поедем», –
Ободрит кобылу словом.
Сам, как мышь в костёле, беден
Всадник воинства Христова.
_____________________________________________________________________________
* Имя ксендза Кандида Зеленко окутано сакральным ореолом мученичества за Христа и бескорыстного служения бедному люду Оренбуржья.
Чёрная берёза
1.
Сбив облака-шатуны в белоснежную стаю,
В степь запустил пятерню разыгравшийся ветер,
К роще берёзовой грудью приник: «Засыпаю»,
Дар драгоценный в траву обронил – не заметил.
Семечко малое родичам в ноги упало:
«Смилуйтесь, матушки, дайте мне светлое место.
С ветром неделю летела и лесом, и палом,
Бабочкой лёгкой над всем Оренбургским уездом».
Слаб голосок – наклонились берёзы-сестрицы,
Вяхири стихли, сглотнув, как росу, воркованья…
… Вяжет покров Богородица – щёлкают спицы,
В такт им черницы седой пред иконой метанья.
Петелька к петельке мира плетётся основа,
Вслед за поклоном поклон, и душе – облегченье.
Смерть на подходе, но жизнь зарождается снова
В семечке чёрной берёзы – чудесном творенье.
2.
Ножки поджал искривлённые сын под фуфайкой.
Мамка, слезливо: «Гостинцы сложила в корзину».
Доктор вздохнул, руки щёлоком вымыв над шайкой:
«Рад бы помочь да не в силах – просите Зосиму*».
Вёрст девятнадцать тряслись по холмам на лошадке.
Раз девятнадцать молились, мечтая о чуде:
«Мальчик трёхлетний, с рожденья был справный да гладкий,
Господи Боже, что дальше с ребёночком будет?..»
«Будет стоять!» – возгласила монашка Зосима,
И окропила ножонки святою водою…
Сила по Вере! Как семечко, ветром носимо,
Чудо Господне спустилось, восстав над бедою!
Мальчик пошёл… На Афоне он станет монахом,
Крест перламутровый – щедрый подарок черницы –
Век, не снимая, проносит под нижней рубахой.
… Чёрный росток вместе с белыми к небу стремится.
3.
Гроб кипарисовый – схимницы жёсткое ложе.
Страждущим дни отдавала, а ночи – молитвам.
Дар провидения – не оступиться поможет,
Дар исцеления – с хворью успешная битва.
Властью гонимая, Божье несущая Слово,
Близких утратив, для дальних открывшая душу,
В чёрных одеждах, отрёкшись от шума мирского,
Сердцем согрела озябших в духовную стужу.
«После кончины мою раскопают могилу –
Золото станут искать по дурному навету.
Значит, спаслась я… Как семечко, древо покину,
В новый чертог полечу, ближе к горнему свету!»
Сбив облака-шатуны в белоснежную стаю,
К чёрной берёзе спешит на свидание ветер:
– Вспомнил Зосиму тогда я, шепнув: «Засыпаю»,
В край оренбургский тебя перенёс и приветил.
________________________________________________________________________
*Зосима Еннатская — русская православная Святая, преподобная.
Крупка
Св. Константину Сухову
… А над Кинелем ночка крупку несла в подоле,
Не удержала в дланях краешек скользкий ситца…
Если молитва чья-то прервана злою волей –
Целой и невредимой к Богу она домчится.
Осень пошла на убыль – скорой зиме на прибыль
Ровно покрыла тропки крупка в конце недели.
– Батюшку отпустите! – Разве они смогли бы,
Старенькие ладони тянущие к шинелям…
Прямо из храма взяли, били прикладом в спину,
По серебристой крупке – волоком да на берег:
«Кокнем – царём поедешь – выделим лошадину
Вместе с телегой старой и не попросим денег».
День, с чёрной ночкой схожий, тучами небо застит.
– Батюшку не губите! – Плач над рекой вселенский.
Сон – большевистский морок – сгинь, забери напасти!
В храме оплыли свечи, тени легли на фрески.
На ноги встал священник, крупку сметая с рясы.
– Что, Константине, больно? Что, Константине, страшно? –
Щёлкнул курок взводимый… «Точите зря вы лясы,
В Божьем чертоге стынут и питиё и брашно.
К деткам спешу на небо, ждут меня – не дождутся,
В долгом служенье Богу – четверо на погосте…»
Только солдатам стыдно, молча на крупке мнутся.
Сам комиссар усатый: «Цельтесь в попа! Не бойтесь!»
И, палачам прощая, глядя на Божье сито,
Сеявшее снежинки, принял он смерть героя.
Крупка не стала манной, кровью святой полита,
Белым лишь оградила место его покоя.
На берегу Кинеля, рядышком с иорданью
Песней молитва к Богу, словно на крыльях, мчится.
Ночь обернула крупку чёрной прохладной тканью –
Не удержала в дланях краешек скользкий ситца…
Сергий
Епископу Сергию (Никольскому)
Вырываясь из недр, свет лучился, борясь с темнотой.
Звёзды меркли пред ним… Покраснел диск Луны золотой,
От обиды и боли дрожа в бесконечных рыданьях.
Место утренней казни сияло подземным огнём,
Будто воздух горел, освещая степной окоём,
Возвещая о власти безбожной ужасных деяньях…
… не разверзлась земля, возмущая от гнева миры,
Лишь потухший маяк встрепенулся на теле горы,
Слыша выстрелы вместе с вороньим раскатистым: «Кара!»
Небо сонно ворочалось средь пелены облаков,
Трупы долго грузили, сажали в машины стрелков.
Спал Урал, и подёрнулась рябью случайной Сакмара.
Не дождутся латунные гильзы ребячьей руки –
Отпугнут капли крови… Пустых папирос мундштуки
И окурки слюнявые, вбитые в почву с притопом,
Лоскутки от одежд – всё зелёные скроют холсты,
Пулей сбитую ветку и рваную ткань бересты
Смоют струи дождя, низвергаясь холодной потоком.
Нет Епископа с братией, словно бы не было их…
Ручейки пересохли, злой ветер вдруг сдулся и стих.
С наступлением ночи исторгла свет вешняя почва.
Это память проснулась и стала вопить в небеса:
«Боже, очи отверзи, яви на земле чудеса!..»
– Наш Епископ убит, – сообщила народная почта.
Свет проникнет в сердца, выгоняя сомненья и страх.
«На тебя я надеюсь» – так Сергию рёк Патриарх*,
Посох тяжкий вручая – нелёгкую пастыря долю.
Кто посмеет стереть в книге жизни добра письмена?
Лютой смертью погибших не сгинут вовек имена,
Сутью мира оставшись – крутой человеческой солью!
___________________________________________________
*Патриарх Тихон
