Русский ветер угрюмо поёт

Русский ветер угрюмо поёт

Русский ветер угрюмо поёт

В своих стихах Станислав Куняев передаёт свободное созерцание русской самобытности, которая является единственной дорогой национального обновления и возрождения. Это духовное и душевное состояние поэта органически предрасположено к состраданию и доброте. Основой творческой силы поэзии Куняева является чувство любви, но любви, исходящей от сердца и противоборствующей легиону любви цивилизующей. Именно такая живая очевидность присуща всему поколению поэтов, которое возрастало во время пришествия апостолов злобы. Куняев, как и многие его сверстники, в ранние годы земного бытия заглянул в глаза смерти, и поэтому добро в облике храброго война истины стало смыслом его жизни, и жизни дождавшихся и не дождавшихся своих отцов и братьев детей войны.

Александр ОРЛОВ



ЗЕМНЫЕ СНЫ

Когда погаснет к ночи свет дневной,
когда заря уйдёт в края иные, -
земные сны овладевают мной,
бессвязные, случайные, земные…

События вершатся наобум,
ползут по швам обыденные связи,
и бесконтрольный полуночный ум
живёт, освободившийся от яви!

Всё по-иному: смысл земных потерь
и радостей - всё по другим законам!
Сожмётся сердце - сорвалась форель,
тугой бамбук ломается со звоном!

Приходишь ты, а может быть - не ты,
но помню, помню, что целую руку…
Смешно сказать - являются мечты,
и я о них рассказываю другу.

Земные сны… Блаженство… Тишина…
Блестящий снег… Орлы в слепящем зное…
А может быть, оправдано сполна
моё существование земное?

Земные сны… Я в них совсем не тот,
как бы двойник, себя от всех таящий,
проснусь - а на висках холодный пот:
так кто из нас двоих не настоящий?

Земные сны… Я знаю наяву,
что в этом мире навсегда, что бренно.
В разгаре ночь. Я празднично живу -
две жизни, две судьбы одновременно.

*****






Прилёг,
позабылся и стал вспоминать
о жизни,
о смерти,
о доме,
и стало казаться - баюкает мать
меня в полутьме, в полудрёме.
Ещё молодая, как будто вчера, -
и волосы не поседели.
А я недоступен для зла и добра,
я просто лежу в колыбели.
Ни славы, ни денег не надобно мне -
я где-то на грани сознанья.
Я чист, словно снег, и безгрешен:
я - вне
коварства, любви и страданья.
А песенка, светлая словно капель,
журчит,
обнимает,
прощает…
А море качает мою колыбель
и в детство меня возвращает.


ОЧЕНЬ ДАВНЕЕ ВОСПОМИНАНИЕ

- Собирайтесь, да поскорей! -
у крыльца застоялись кони,
ни в колхозе и ни в райкоме
не видал я таких коней.
Это кони НКВД -
не достанешь рукой до холки.
Путь накатан, и сани ходки -
хоть скачи до Улан-Удэ.
Как страдал я о тех конях!
Кубарём открываю двери,
а они храпят, словно звери,
в гривах, в изморози, в ремнях.
Мать выходит на белый снег…
Мать, возьми меня прокатиться!
Двери хлопают, снег валится,
мне запомнится этот бег.
Что за кони!
В голодный год
вскормлены яровой пшеницей,
впереди лейтенант возницей
хочет крикнуть: пади, народ!
Но молчанье стоит в селе,
в тёмных избах дети да бабы,
под санями звенят ухабы,
тонут избы в кромешной мгле.
Лезу в сено - как будто в стог.
Рядом подполковник Шафиров,
следопыт, гроза дезертиров,
местный царь или даже Бог.
Рвутся серые жеребцы,
улыбается подполковник,
разрывается колокольчик,
разливаясь во все концы.
В чёрных избах нет ни огня,
потому что нет керосина.
Справа-слева молчит Россия,
лихорадит радость меня.
Где же было всё это, где?
Воет вьюга в тылу глубоком.
Плачут вдовы в селе убогом…
Мчатся кони НКВД!
Погрохатывает война
за далёкими за лесами,
по дороге несутся сани,
мутно небо, и ночь мутна!


*****

Неестественен этот разбег,
неестественно чувство полёта,
неестественен этот рассвет
и пронзительный вой самолёта.
А когда-то в калужском селе
я увидел поля и дорогу.
А когда-то по тёплой земле
начинал я ходить понемногу.
И не знал, для чего облака,
умывался дождями и снегом…
И не знал, что земля велика,
и счастливым ходил человеком!

*****

Вдоль улиц, дождливых и ветреных,
он плёлся -
должно быть, домой
и бремя страстей человеческих
устало влачил за собой.
Шагал, головою покачивал,
молчал, сигарету курил,
и так сам себя успокаивал,
и так сам себе говорил:
«Не мучься напрасной заботою,
разгуливай навеселе,
дыши тишиной и свободою
на этой печальной земле.
В пространствах пустынного города
спой песню о жизни своей,
чтоб песенка эта вполголоса
сливалась с шуршаньем дождей.
И что-нибудь светлое вспомнится,
и дальше пойдёшь не спеша,
не скоро ещё успокоится
твоя молодая душа».

*****

Не то чтобы жизнь надоела,
не то чтоб устал от неё,
но жалко весёлое тело,
счастливое тело своё,
которое плакало, пело,
дышало, как в поле трава,
и делало всё, что хотело,
и не понимало слова.
Любило до стона, до всхлипа,
до тяжести в сильной руке
плескаться, как белая рыба,
в холодной сибирской реке…
Любило простор и движенье, -
да что там, не вспомнишь всего!
И смех, и озноб, и лишенье -
всё было во власти его.
Усталость и сладкая жажда,
и ветер, и снег, и зима…
А душу нисколько не жалко -
во всём виновата сама!

*****

Я буду помнить этот дом
до самой смерти. Под окном
разбит невзрачный палисадник,
сегодняшнюю ночь во сне
куст георгин приснился мне -
багряный цвет, вчерашний праздник.

Неподалёку тёмный вяз,
откуда, помнится, не раз
я падал, в общем, на здоровье.
Там вила чёрная семья
породистого воронья
своё крикливое гнездовье.

Есть улица. Она давно
уже не та. Но всё равно
нет-нет да выглянут детали
доисторических времён:
ручей, забор, зелёный дёрн…
окалина военной стали.

Есть прошлое. С теченьем лет
его колеблющийся свет
горит всё ярче год от года.
Судьба… Что рассказать о ней?
Без тех погаснувших огней
нет ни судьбы и ни народа.

Срок наступил. В конце концов
мы разучили роль отцов
и сознаём, что час тот близок,
когда, нащупывая нить,
мы разом сможем охватить
минувшего прекрасный призрак.

*****

Реставрировать церкви не надо -
пусть стоят как свидетели дней,
как вместилища тары и смрада
в наготе и в разрухе своей.
Пусть ветшают…
Недаром с веками
в средиземноморской стороне
белый мрамор - античные камни -
что ни век возрастает в цене.
Штукатурка. Покраска. Побелка.
Подмалёвка ободранных стен.
Совершилась житейская сделка
между взглядами разных систем.
Для чего? Чтоб заезжим туристам
не смущал любознательный взор
в стольном граде иль во поле чистом
обезглавленный тёмный собор?
Всё равно на просторах раздольных
ни единый из них не поймёт,
что за песню в пустых колокольнях
русский ветер угрюмо поёт!

*****

Я эту книгу судьбой оплатил.
Много?
А может быть, мало?
Слово сберёг, а себя отравил…
Господи - с кем не бывало!

Чья-то рука средь грядущего дня
вдруг из печатного праха
выберет лучшую долю меня -
и встрепенётся бумага.

Сколько иллюзий терпела она,
сколько страстей усмиряла!
Книга раскрыта и обнажена…
Ей даже ты доверяла!

Холод зимы и дыханье весны,
горечь и сладость разлуки,
грубая правда и нежные сны,
лишь бы в пристрастные руки.

*****
Владимиру Соколову

Сквозь слёзы на глазах и сквозь туман души
весь мир совсем не тот, каков он есть на деле.
Свистят над головой бесшумные стрижи,
несутся по песку стремительные тени.

Сквозь слёзы на глазах вся жизнь совсем не та,
и ты совсем не та, и я совсем другою
тебя люблю всю жизнь - какая слепота! -
уж лучше осязать твоё лицо рукою.

Была одна мечта - подробно рассказать
о том, что на земле и на душе творится,
но слишком полюбил смеяться и страдать,
а значит, из меня не вышло очевидца.

А время шло. Черты подвижного лица
сложились навсегда, навеки огрубели.
Смешно, но это так: не понял до конца
ни женских голосов, ни ласточкиной трели.

А если понимал хоть на единый миг,
а если прозревал хотя бы на мгновенье,
то многого хотел - чтоб этот шумный мир
мне заплатил сполна за каждое прозренье.

Об этом обо всём я размышлял в глуши
под сиротливый звук полночного напева…
Сквозь слёзы на глазах и сквозь туман души
надёжнее всего глядеть в ночное небо.

Где вечный свет луны и Млечного огня,
и бесконечность мглы,
и вспышек моментальность
оправдывает всё, что в сердце у меня, -
мой невеликий мир, мою сентиментальность.

*****

Подымешь глаза к небесам.
Припомнишь людские печали,
и сердце откроешь словам,
что в древности вдруг прозвучали,
как гром:
- Возлюбите врагов!
Живите, как вольные птицы! -
Прекрасен полёт облаков
и звёздных огней вереницы…
Но вспомнишь, как чёрные дни
ползли по любимой отчизне,
и всё, что вершилось людьми
во имя возмездья и жизни!
Земля и черна, и влажна,
а синее небо высоко…
И вдруг выплывает со дна
бессмертное:
- Око за око!

*****

Памяти Н. Рубцова и А. Передреева

Мои друзья, вы вовремя ушли
От нищеты, разрухи и позора,
Вы стали горстью матери-земли,
Но упаслись объятий мародёра.

Я всех грешней. Есть наказанье мне:
В своей стране живу как иностранец,
Гляжу, как воцаряется в Кремле
Очередной законный самозванец.

Какая неожиданная грусть -
На склоне дней подсчитывать утраты
И понимать, как распинают Русь
Моих времён иуды и пилаты.

ВЛАДИМИРСКОЕ ШОССЕ

На дорогах дежурят посты,
на дорогах стоят карантины,
вылезаем на снег из машины,
отряхаем от снега стопы.
Во Владимире нет молока -
во Владимирской области ящур.
Погружённый в сухие снега,
белый Суздаль в тумане маячил.
Тишина. Воспалённый простор.
Здесь на съёмках «Андрея Рублева»
этим летом решил режиссёр,
чтобы в кадре сгорела корова,
чтобы зритель смотрел трепеща…
И животное взглядом безвинным
вопрошало, тоскливо мыча, -
для чего обливают бензином.
Хоть бы ящур - а то фестиваль,
безымянная жертва искусства,
первый приз. Золотая медаль…
Вороньё, налетевшее густо,
облепило кирпичный карниз
и орёт под потёмками улиц.
В монастырь заточали цариц,
а потом заточали преступниц,
не достигших шестнадцати лет…
Но пора, чтобы мне возразили
и сказали: послушай, поэт,
так легко о тревогах России!
Слишком много в России чудес -
иней на куполах позлащённых,
почерневший от времени лес,
воплощенье идей отвлечённых,
белокаменный храм на Нерли,
жёлтый холод ноябрьского неба
и дорога в морозной пыли,
и деревни - то справа, то слева.
Снова ящур (вещает плакат).
Карантин (тоже странное слово).
…И вполнеба кровавый закат,
и снега, как при жизни Рублёва.


*****

Пожелтел и повысветлел лес,
скоро сёмга рванётся на нерест,
есть свидетельства - знаки небес,
жёлтый мох да сиреневый вереск.

Дух сиротства… Не зря на Руси
почитаемы пахарь и плотник,
а не баловни праздной стези -
не рыбак и не вольный охотник.

Потому что лопата и плуг -
непростая, но верная доля.
Коль хватает терпенья и рук -
не нужны ни удача, ни воля.

В этой воле детей не взрастишь,
лишь на землю сырую приляжешь
да подслушаешь ветер да тишь -
песню сложишь и сказку расскажешь.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О СТАРОМ АРБАТЕ

Ах, Арбат, мой Арбат, ты - моя религия…
Из популярной песенки

Где вы, несчастные дети Арбата?
Кто виноват? Или Что виновато?..
Жили на дачах и в особняках -
Только обжили дворянскую мебель:
Время сломалось, и канули в небыль…
Как объяснить? Не умею никак…

Сын за отца не ответчик, и всё же
Тот, кто готовит кровавое ложе,
Некогда должен запачкаться сам…
Ежели кто на крови поскользнулся
Или на лесоповале очнулся,
Пусть принесёт благодарность отцам.

Наша возникшая разом элита,
Грозного времени нервная свита,
Как вам в двадцатые годы спалось?
Вы танцевали танго и чарльстоны,
Чтоб не слыхать беломорские стоны
Там, где трещала крестьянская кость.

Знать не желают арбатские души,
Как умирают в Нарыме от стужи
Русский священник и нищий кулак…
Старый Арбат переходит в наследство
Детям…
На Волге идёт людоедство,
На Соловках расцветает Гулаг.

Дети Арбата свободою дышат
И ни проклятий, ни стонов не слышат,
Любят чекистов и славят Вождя,
Благо, пока что петух их не клюнул,
Благо, из них ни один не подумал,
Что с ними станет лет семь погодя.

Скоро на полную мощность машина
Выйдет, и в этом, наверно, причина,
Что неожиданен будет итог…
Кронос, что делаешь? Это же дети -
Семя твоё! Упаси их от смерти!..
Но глух и нем древнегреческий рок.

Попировали маленько - и хватит.
Вам ли не знать, что история катит
Не по коврам, а по хрупким костям.
Славно и весело вы погостили
И растворились в просторах России,
Дачи оставили новым гостям.

Всё начиналось с детей Николая…
Что бормотали они, умирая
В смрадном подвале? Все те же слова,
Что и несчастные дети Арбата…
Что нам считаться! Судьба виновата.
Не за что, а воздаётся сполна.

Чадо Арбата! Ты злобою дышишь,
Но на грузинское имя не спишешь
Каждую чистку и каждую пядь -
Ведь от Подвала в Ипатьевском Доме
и до барака в Республике Коми,
Как говорится, рукою подать.

Тётка моя Магадан оттрубила,
Видела, как принимала могила
Дочку наркома и внучку Шкуро.
Всё, что виновно, и всё, что невинно,
Всё в мерзлоту опустили взаимно,
Всё перемолото - зло и добро.

Верили: строится прочное дело
Лишь на крови. Но кровища истлела,
И потянулся по воздуху смрад,
И происходит ошибка большая -
Ежели кровь не своя, а чужая…
Так опустел предвоенный Арбат.

Новое время шумит на Арбате,
Всюду художники, как на Монмартре,
Льются напитки, готовится снедь…
Я прохожу по Арбату бесстрастно,
Радуюсь, что беззаботно и праздно
Можно на древние стены смотреть.

Помнишь, Арбат, социальные страсти,
Хмель беззаконья, агонию власти,
Храм, что взорвали детишки твои,
Чтоб для сотрудника и для поэта
Выстроить дом с магазином «Диета»,
Вот уж поистине храм на крови…

Радуюсь, что не возрос на Арбате,
Что обошло мою душу проклятье,
Радуюсь, что моя Родина - Русь -
Вся: от Калуги и аж до Камчатки,
Что не арбатских страстей отпечатки
В сердце, а великорусская грусть!..

*****