Настало время познакомить вас с поэзией номинантов Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия 2023 года, и первый из них - Анатолий Аврутин (Республика Беларусь).
Известнейший поэт своего поколения, он долго шёл к этой вершине, и мы желаем ему – новых стихотворений, проникнутых верой в то, что запутанные тропы Отечества, Беларуси и России, не разойдутся, а будут рука об руку следовать в историю рядом
Сергей Арутюнов
***
Я иду по земле…
Нынче солнце озябло…
Перепутались косы на чахлой ветле.
За спиною –
котомка подобранных яблок,
И я счастлив, что просто иду по земле.
Что могу надышаться –
без удержу, вволю,
Что иду,
отражаясь в болотце кривом,
Мимо русского леса,
по русскому полю,
Где мне русский журавлик
помашет крылом…
***
Если вдруг на чужбину
заставит собраться беда,
Запихну в чемодан,
к паре галстуков, туфлям и пледу,
Томик Блока, Ахматову…
Вспомню у двери: «Ах, да…
Надо ж Библию взять…»
Захвачу и поеду, поеду.
Если скажут в вагоне,
что больно объемист багаж
И что нужно уменьшить
поклажу нехитрую эту,
Завяжу в узелок
пестрый галстук, простой карандаш,
Томик Блока и Библию –
что еще нужно поэту?
Ну а если и снова
заметят, что лишнего взял:
«Книги лучше оставить…
На этом закончим беседу…»
Молча выйду из поезда,
молча вернусь на вокзал,
Сяду с Блоком и Библией…
И никуда не поеду.
***
...Наш примус всё чадил устало,
Скрипели ставни… Сыпал снег.
Мне мама Пушкина читала,
Твердя: «Хороший человек!»
Забившись в уголок дивана,
Я слушал – кроха в два вершка,–
Про царство славного Салтана
И Золотого Петушка…
В ногах скрутилось одеяло,
Часы с кукушкой били шесть.
Мне мама Пушкина читала –
Тогда не так хотелось есть.
Забыв, что поздно и беззвездно,
Что сказка – это не всерьез,
Мы знали – папа будет поздно,
Но он нам Пушкина принес.
И унывать нам не пристало
Из-за того, что суп не густ.
Мне мама Пушкина читала –
Я помню новой книжки хруст…
Давно мой папа на погосте,
Я ж повторяю на бегу
Строку из «Каменного гостя»
Да из «Онегина» строку.
Дряхлеет мама… Знаю, знаю –
Ей слышать годы не велят.
Но я ей Пушкина читаю
И вижу – золотится взгляд…
***
Кто там плачет и кто там хохочет,
Кто там просто ушел в облака?
То ли кречет кричит, то ли кочет…
То ли пропасть вдали, то ль река...
И гадаю я, тяжко гадаю,
Не поможет здесь даже Господь,–
Где прошли мои предки по краю,
Чем томили суровую плоть?
Зажимаю в ладонях монетку
И бросаю в бездонье пруда –
Робкий знак позабытому предку,
Чтобы молвил – откуда?.. Куда?..
И вибрирует гул непонятный
Под ладонью, прижатой к земле,
И какие-то сизые пятна
Растворяются в сумрачной мгле.
И вдруг чувствую, дрожью объятый,
Посреди перекрестья дорог,
Как ордою идут азиаты
На восток… На восток… На восток…
Но не зрится в прозрениях редких,
Что подобны на детский наив, –
То ль с ордою идут мои предки,
То ль с дружиной, орды супротив?
И пока в непроявленной дали
Растворяются тени теней,
Чую – токи идти перестали
А вокруг всё – мрачней и темней.
И шатаюсь я вдоль раздорожий,
Там, где чавкает сохлая гать,
И всё Бога пытаю: « Я – божий?..»
А Господь отвечает: «Как знать..»
***
Что-то вздрогнет в душе…
Подхвачусь… Побегу под навес,
Чтоб в блокнот занести
отражение редких прозрений.
И откликнется мне
в своем вечном безмолвии лес,
И откроются мне
к серым стенам приросшие тени.
Что беседовать с тенью?
Я тоже сегодня, как тень.
Мои близкие люди
давно уже стали тенями.
Не поддайся печали
и женщину взглядом раздень
Так, чтоб странная искра
взахлеб заметалась меж нами…
И от искорки этой
в ночи запылает костер…
В стороне от костра
закричит говорливая птаха.
Сам собой возгордишься –
мол, все же не тать и не вор,
Может, и не лихой,
но испытанный парень-рубаха.
Пусть картавая темень
разводится белым вином,
Пусть три жалких аккорда
опять дребезжат о разлуке,
Пусть свеча догорела
и всё в этом доме вверх дном –
Я могу целовать эти тонкие белые руки.
И останутся нежность и женщина
в сумраке дней…
Извиваются руки,
как в небе неслышная стая.
Всё забудется, знаю…
Лишь тени забытых теней
Шевельнутся порой,
что-то в стылой душе пробуждая…
***
Снова колокол бьет
над нелепым, мрачнеющим миром,
Снова странен и страшен его вразумляющий зык.
Кто придет и воздаст
за напрасные муки кумирам,
Кто двуликому Янусу бросит: «Да ты же двулик?..»
Я не верю молве –
всех великих молва оболгала,
Я не верю толпе, что затопчет, а после – бежать…
Первый снег на дворе
раскатает свое покрывало
И по вспученным венам опять побежит благодать.
Как же сладостно –снег!
Как пронзительно –колокол слышен!
Как скворцы осторожно
простор отдают снегирям!
Как же терпки слова
с горьким привкусом мерзнущих вишен,
Как прозрачен твой образ, что я никому не отдам!..
И пускай отгорит,
что еще отгореть не успело,
Пусть звучат голоса
из-под серых кладбищенских плит…
Нынче колокол бьет… Благодать… И какое мне дело,
И какое мне дело, что завтра еще отгорит?..
Нынче колокол бьет…
Что-то теплое гонит по венам.
Кто-то мимо прошел, на снегу не оставив следа…
И так жаждешь сказать
о мучительном и сокровенном…
Но ведь колокол бьет…
И не скажешь уже никогда…
***
В Россию можно только верить
Федор Тютчев
Хмур проводник… В одеяле прореха…
Старой любви не зову.
Кто-то в истории, помнится, ехал
Из Петербурга в Москву.
Кучер был хмур… Дребезжала карета.
Лошади хмуро плелись.
Хмуро вплывало тягучее лето
В хмурую русскую высь…
Тысячи раз отрыдала валторна,–
Мир без концов и начал.
Помнится, памятник нерукотворный
Кто-то уже воздвигал.
Нету концов… Позабыты начала.
Прежний отвергнут кумир.
Вспомнишь с трудом две строки про мочало,
Что нам твердил «Мойдодыр»…
Вспомнишь… Под визг тормозов на уклоне
Вытащишь хлеб и вино.
Снова умом ты Россию не понял,
Снова лишь верить дано…
НОЧНЫЕ СТИХИ
Напрасно… Слова, как «антонов огонь»,
Сжигают души не сгоревшую малость.
Уже из ладони исчезла ладонь,
Что, вроде, пожизненно мне доставалась…
А следом поношенный плащик исчез,
Что вечно висел на крючке в коридоре.
Ни женских шагов, ни скрипучих завес,
И сами завесы отвалятся вскоре…
Всё стихло… Лишь полночью схвачен этаж
За меркнущей лампочки узкое горло.
И чувствуешь – всё, что копилось, отдашь,
Чтоб только мгновения память не стерла,
Когда в глубине потрясенных зрачков
Растерянный облик спешит проявиться,
И сам ты в зрачках отразиться готов,
И платье вдоль ждущего тела струится…
Как всё это призрачно… Тени спешат
Впечататься в бледную кожу обоев –
Туда, где впечатан испуганный взгляд,
Один на двоих… И предавший обоих…
Причем здесь трагедия?! Горе уму…
Здесь даже Шекспир разберется не шибко.
И тьма обращается в новую тьму,
И щепками сделалась звучная скрипка.
Её все вертели – опять и опять, –
С осиною талией божую милость,
Её разломали, пытаясь понять,
Откуда же музыка в ней появилась?..
Разломана скрипка… И взгляд овдовел…
И надвое полночь в тиши раскололась.
Всё в жизни предельно… Иду за предел…
На тень от беззвучья… На голос, на голос…
***
И опять – не молвил, не изрёк–
Пробубнил и записал коряво…
Но без вещих, изреченных строк
Государством сделалась Держава.
И бессильной сделалась рукой
Некогда могучая десница,
И тоской подернулись сплошной
Лики, превратившиеся в лица.
Начались иные времена…
Узкоплечий, разверни рамена?..
Стала узкоплечею страна,
Опершись на сбитое колено.
Все пошло на новый передел…
В кутерьме припомнится ль, что снова
Кто-то строчку молвить не успел,
Не изрёк натруженного слова?..
***
Александру Темникову
Спешите медленнее жить –
Пока глаза глядят лукаво,
Пока походка величава…
Спешите медленнее жить.
Спешите медленнее жить,
Еще в себе не сомневаясь,
В зрачках любимых отражаясь…
Спешите медленнее жить.
Спешите медленнее жить
Покуда под ногами тропка,
Пока идется не торопко –
Спешите медленнее жить.
Спешите медленнее жить,
Пока гнездо под крышей вьется,
Покуда жизнь не оборвется –
Спешите медленнее жить.
***
Черные отсветы черных прозрений,
Памяти черной прилипчивый страх.
Нету пронзительней, нету блаженней
Отсветов черных на черных губах.
Пусть же судьба именуется роком
Или же рок именуют судьбой –
Черные отсветы в небе высоком
Алыми кажутся в час роковой.
Сполохи сгинут… Останутся тени…
Но и над ними закончится свет.
Нету пронзительней, нету блаженней
Отсветов черных, сошедших на нет.
Сирая Родина! Божие светы!..
Над пепелищем поник чернобыл.
Сколько их, канувших, что не отпеты –
Люди забыли и Бог позабыл!
Небо расколото… Ясень расколот –
Недосмотрели Матфей и Иов.
Боже, какой это мертвенный холод –
Змейкой крадущийся вдоль позвонков.
Так, покалечено-неизлечимо
Нам и нести этот холод в спине.
Сирая Родина шествует мимо,
И оттого-то дороже вдвойне.
И оттого-то, меж тягостных строчек,
Чувствуешь, корчась, как все же велик
Каждый проселочек, каждый листочек,
Каждый невзрачный болотный кулик.
***
Узелок развязать не могу – как его ни развязывай,
Хоть и скрючились пальцы, а всё развязать не могу…
Всё тебе расскажу… Только ты никому не рассказывай,
Чтоб не корчилось небо на мартовском талом снегу.
Этот худенький март, нездоровьем моим опечаленный,
Эти черные дыры зеленых, тревожащих глаз,
Этот миг немоты, что сменился на выкрик отчаянный,
Этот свет негасимый, что в сердце внезапно погас…
Вы откуда взялись, черных снов ошалевние вороны,
Что оставили, злыдни, в моих растревоженных снах?
Разлетались бы лучше во все свои черные стороны,
А не то подхвачусь и могу зашибить впопыхах…
Будут перья лететь, станут клювы от крови багряными,
Только как победить ошалевшее то вороньё,
Если сделались чувства и мысли какими-то странными,
А в гортанных речах зашифровано имя твоё?
Пугану вороньё… Закартавит оно по-над рощицей,
И в скукоженном сердце притихнет вороний бедлам…
И уже не поймешь – то ли белое в черном полощется,
То ли черные слезы сползают по белым щекам?..
***
Как быстро все это, как скоро!..
Уходит эпоха.
Мальчонка стоял у забора –
Тогда еще кроха.
Гадал про концы и начала,
Вздувалась рубаха.
Над озером птица кричала –
Тогда еще птаха.
Кричала светло и несмело
О вещей минуте.
А дерево солнца хотело –
Тогда еще прутик.
Листочки в зеленых накрапах,
На листиках – жилы.
И были и мама, и папа
Тогда еще живы…
Стоял тот мальчонка, не зная
Путей к пьедесталам.
И туча была грозовая
Лишь облачком малым…
***
Он куда-то спешил, от натуги почти что немея,
Воспаленному взору казалось, что мир многолик.
И ломило плечо… И гудела затекшая шея…
И неровная стежка зачем-то вела напрямик.
Посреди пустоты… Посреди векового начала,
Где ничтожное небо почти что касалось плеча,
Кто-то охнул вдали… И опять всё вокруг замолчало,
И умолкли столетья, печали свои волоча.
Он неровно шагал, вечный сын одинокой метели…
И напрасные вёрсты слагались в обманчивый круг.
И, касаясь лица, клочья ветра негромко свистели,
Чтоб потом обратиться в могучие посвисты вьюг.
Что он нёс в этот мрак, одолев и себя, и усталость,
Для чего подставлял леденящим порывам чело?..
Просто шел человек… А потом и следа не осталось,
И неровную стежку совсем до утра замело…
***
«Не шути с огнем!.. Не шути, согнем!..» –
Где угроза тут, где предупрежденье?
Не шучу с огнем – растворяюсь в нем,
А согнуть меня – давнее хотенье.
Говорят – молчу, говорю – молчат…
Только гул идет, непонятьем страшен.
С давних пор толпа – выводок волчат
Перед наготой Вавилонских башен.
Как другим не лгать, коль себе солгу? –
Так удобна ложь во спасенье плоти…
Не умел беречь и не сберегу
То, что сорвалось на высокой ноте.
Если не явлюсь – не кори меня,
Руки заломи и почувствуй кожей,
Как вдали бредет – согнут, без огня,
Странный человек, на меня похожий…
***
Небо изрытое, небо сквозное,
Что же разверзло тебя надо мною
В черной, холодной ночи?
Просто за ворот, черно и отвесно,
Сверху струится сермяжная бездна…
Так что кричи – не кричи…
Просто за старым скрипящим забором
Бездна бесстрашно висит над собором,
Птиц от крестов отогнав…
Просто, как старые чуни скрипучи,
Небо закрыли тягучие тучи…
Просто идет ледостав.
И поднебесье горбатое злится,
Что не под силу в реке отразиться –
Льдисто-горбата река.
Как бы душа этой ночью хотела
Враз упорхнуть из усталого тела
В черную высь… В облака…
Ночью измученной, ночью слепою
Только Отчизна парит над тобою,
Тоже от горя черна.
Даже из собственных помыслов изгнан,
Разве ты вправе грешить на Отчизну
В черную полночь без дна?
В полночь, когда ни шагов и ни лая,
Будто бы жизнь наступила иная…
Мраком несет из квартир.
Только один – вдоль корявых обочин, –
Кто-то бредет, темнолиц и всклокочен,
Лживый, как внутренний мир…
Страшно… Не вскрикнуть… И что остается?
Ждать, когда лучик дыханья коснется,
Чем-то подобен ножу?..
Если со мною такое случится,
Руки сложу… И, смежая ресницы,
Вам ничего не скажу…
***
Какой-то вскрик взорвет картину дня
И пропадет в надтреснутом просторе,
Где на веревке сохнет простыня,
Чтоб под любовный хруст улечься вскоре.
А над дорогой – бронзовая взвесь
Едва видна в косом свеченье сбоку,
И тени – здесь, и полутени – здесь,
И весь простор на откуп отдан року.
И этот рок раздумчиво кляня,
Привычно баба тащит груз пудовый.
А на веревке сохнет простыня
И, глядя на нее, вздыхают вдовы…
Сидят, судача про житье-бытье,
Мол, жизнь пошла пустяшная, однако.
Ведь, если свадьба – драка и питье,
А на крестинах – выпивка и драка.
Такие нравы… Нынче и родня
В старушечье не входит положенье.
Но на веревке сохнет простыня…
И жизнь красна… И будет продолженье…
***
Привычно лампу прикручу,
Устроюсь с краю…
Еще шепчу, еще свечу,
Еще сгораю.
Взгляну в холодное окно
На миг буквально.
Там всё темно, там всё черно,
Там всё печально.
И не видны сквозь толщу рам
Во тьме вселенской
Ни ближний сквер, ни дальний храм,
Ни образ женский.
И только ниточка в душе
Звенит протяжно:
Ты что-то понял… Здесь…Уже…
А что – неважно…
***
Откуда этот гул возник,
сменив живое слово,
И что за мрачный человек бредет сквозь этот гул?
С лицом безликим, словно лик безликого святого, –
Ни Петр, ни Авель, ни Фома,
ни Ной, ни Вельзевул?..
У человека на плечах дырявая котомка…
Котомка, что ни говори, отлична от сумы.
Еще он предок – для меня,
прапредок – для потомков,
Но сам он – тьма,
бредет – во тьму,
и вышел он – из тьмы…
Он загляделся в черный пруд,
как в зеркало кривое,
И что-то в воду уронил, и охнула вода…
С тех пор уже четвертый день
ночами в трубах воет
И кто-то топал на крыльце,
не вытоптав следа…
Я слышал гул…
Я слышал стон…
Я слышал этот топот…
Я сгреб с крыльца пушистый снег без признаков следов.
И этот рокот грозовой
сошел на полушепот,
И этот странный человек
мелькнул и был таков…
Не кончен век…
Не пробил час…
Не кончено сказанье…
За что, измучась, не схватись, всё будет нет, не то…
Но кто-то, странный и немой,
мелькнул над мирозданьем
С лицом безликим, словно лик…
А я не понял, кто…
***
Привык рубить сплеча
Да без помарок.
Я думал – ты свеча,
А ты – огарок.
Все вышло, как всегда,
Как повторенье.
Я думал – ты звезда,
А ты – затменье.
Бреду по мостовой
В день суховейный.
Я думал, что я твой,
А я – ничейный.
Во сне иль наяву,
Средь лжи и шума,
Я думал, что живу…
Напрасно думал.
Поэтическая подборка опубликована на портале «Российский писатель»
