Не бывает стихотворений «о чём-то». То есть, они получаются о чём-то поневоле, но истинная поэзия там, где речь вынудила их к смыслу, но за ней должно ощущаться неизмеримо большее, чем все земные и мыслимые смыслы. Схема, контур, намеченный заранее, обрекает автора ученически вышивать по канве, нежели чувствовать биение языка.

Вот почему православные стихотворения вовсе не те, что непрестанно треплют имя Божие или его угодников, но те, где чувствуется Его и их живое дыхание, соприродность авторского выдоха тому, что они некогда ощутили.

Екатерина Каграманова (Ставрополь) не станет поименовывать ни ангелов, ни архангелов, ни призывать себе в свидетели святителей для того, чтобы понравится и себе, и им. Она легко и свободно мыслит евангельской правдой, её неповторимой и не копируемой свободой. Откровением

Сергей Арутюнов

***

Не бойся снега. Видишь, глубина

Какая. Сверху не увидеть дна.

Не разглядеть рисунок лиц нерезкий

В заиндевевшей проруби окна.

Прошиты крепко солнцем занавески.

Мы спасены, мир не предъявит нам

Ни векселя, ни счета, ни повестки.

Мы спрятаны во чреве у кита,

И осыпает мерзлая вода

Китовью спину в темной черепице.

На море шторм, на суше суета.

Здесь дышится легко и крепко спится.

Начни заметки с чистого листа

И расскажи, как хлеб клюют синицы.

Пиши про белый снег, про синий лед,

Про терпкий чай и про тягучий мед.

Пиши, что календарь стал дивно сонным,

Что пол крыльца до золота истерт,

А кто-то совершенно невесомый

По облаку невидимо идет.

***

И этот дом, и улица, и сквер,
И купола, что золотом в листве,
Однажды станут частью декораций.
И остается медленно взрослеть,
Как подмастерье в сложном ремесле,
Не ожидая премий и оваций.
А хочется – минуя рубежи
Добра и зла, падений и вершин,
Махнуть через служебный за кулисы.
Но треснувшей по боку скорлупой
Даритель снов, уверенно-скупой,
Дает увидеть лишь частицу смысла –
Пока тепло совсем не истекло,
Смотри сквозь замутненное стекло,
Как зритель, что остался без билета.
И ощущай в немыслимом родстве
И купола, и улицу, и сквер –
Весь этот свет. Так много, много света.

***

Разницы официально как будто нет,
Кто из чего – из ребра или праха-глины.
Всякому мальчику хочется стать сильней,
Девочке хочется стать поскорей любимой.

Прежняя цельность слиянием губ и рук
Недостижима, а значит, почти что свята.
Кажется, проще в себе ощущать дыру,
Чем тосковать по тому, из кого изъята.

Что эта связь – не родство, не духовный свет.
Тонкие нити, магнитные токи поля.
Может, все дело в разорванном естестве,
Не выносящем в себе одинокой боли.

Может, все дело в стремлении быть ребром,
Тонкой изогнутой костью, на лук похожей,
Чтоб навсегда заполнить своим теплом
Узкий просвет, где копье пробивает кожу.

***

Запечатай все это накрепко, словно бутылку с джинном,
И не трогай. Пусть вечно там, под невидимым сургучом
Сердцевина лета летит, как отпущенная пружина,
Золотя острым краем твою ладонь и мое плечо.
И какой бы ты там в себе ни выковывал жесткий стержень,
Но в минуты, когда предвечерний свет так прозрачно желт,
Невозможно не верить, что кто-то нас на ладони держит.
Держит нас так крепко, и любит, и, кажется, бережет.

ПЕРЕСВЕТ

Растворялось облако в пальцах ветра,
Улетало облако на восток.
Было утро красным для Пересвета,
Красным было утро да близким срок.

Тело с виду крепко, но больно смертно,
Если снять доспехи, меж ребер – вот,
Постучит да ринется ближе к свету,
Прочь отбросив лишнее естество.

Паутиной рвутся земные узы,
Сквозь прорехи видится вышний град,
И еще не слышен, еще не узнан
Дребезжит замок у небесных врат.

ИМЯ

Постараюсь, Господи, не роптать,
Не желать чужого, беречь свое,
Терпеливо жить, терпеливо ждать,
Обгоревшей ниткой латать старье.

Дай мне имя. Так малых птах в лесу,
Полосатых пчел, слюдяных стрекоз
Нарекал Адам, открывая суть.
Самозванцам, Господи, нелегко.

ВЕРТЕП

Вертеп сооружается легко.
Возьми коробку ширины такой,
Чтоб поместились Мать, Дитя, Иосиф.
Чтоб было место ослику, волу,
А тень свечи дрожала на полу,
Как губы, повторяющие просьбу.
Слепи волхвов, верблюдов и дары.
Их нужно так – на гору и с горы,
Короче говоря, поставь поодаль.
Теперь давай овечек, пастухов
Сюда, поближе – замысел таков,
Что Он был явлен бедному народу.
Задрапируй, раскрась, приклей, расставь
И жди, когда откроется звезда –
Она вот-вот покажется над миром.
И будет свет в привычной темноте,
Где все, что есть – игрушечный вертеп.
Ни золота, ни ладана, ни смирны.

ГОРОД

Время медленно вертит тугие лопасти,
Отсекая прошлое, как ни жаль.
Я живу в городке, что стоит над пропастью.
Не приедешь? Знаю. Не приезжай.

Здесь открыты все трассы, и порт, и причалы все,
Но никто не рвется к нам, не бежит.
Место здесь лишь тому, кто совсем отчаялся,
Но каким-то чудом остался жив.

Ты мне пишешь про кризис и безработицу.
Да, все это плохо. Ты знаешь, здесь
Мы привыкли, что кто-то о нас заботится.
Можешь мне не верить, но так и есть.

Нам неведомо, кто это. Может, ангелы.
Но в больной ночной беспросветный час
Здесь над пропастью звезды горят, как факелы:
Так мы видим небо, а небо – нас.

И приходит рассвет, и уходят мороки,
И плывет по улицам новый день.
А подходишь к обрыву – такое облако,
Будто лебедь плещет крылом в воде.

Город наш возвышается башней, стражем над
Темным морем, где шумит пустота.
С тем, кого он хранит, не случится страшного –
Ничего, ни с кем, никогда.