История Древней Греции

Автор: Егоров Алексей Все новинки

Всё слова ждёт…

Всё слова ждёт…

Всё слова ждёт…
Фото: предоставлено автором

Библейская поэзия – возможна! Эту светлую весть приносит нам поэт Леонид Советников из Рыбинска, где, несмотря ни на какой весьма условный «север», возможна любовь не исключительно к образам Библии, и тем более не к «миру», а к самой жизни.

Парадоксальным выглядит порой максима о том, что чем более скорбь о бытии, тем больше ощущается любовь к нему, но только для неподготовленных верующих. Нет ни малейшего парадокса в том, что строки, полные кажущегося надрыва, пронизаны светом, преломленным виноградной лозой, оранжевыми песками Святой Земли. Что случилось там, и случается, и ещё случится многократно – здесь, и это чудо.

Библейское легко распознаётся по лексикону: он столь богат, сколь только можно себе представить

Сергей Арутюнов


 

Я ВЫЙДУ ИЗ ДОМА

 

Дождливое утро. И роща промокла.

Вдруг звякнет струя, будто лопнет струна.

И галочья стая, звучанья полна,

С каким протирают оконные стёкла, –

Сорвётся с дерев на пустые зады,

На бледность отав, на скупые подзолы.

И ринется ветка сквозь капель узоры

К спокойствию рамы – оконной узды.

 

И годы пройдут. Как сквозь кальку, невнятно

Проступит – и время, и место – среда.

И, узостью жизни охвачен, тогда

Я выйду из дома в зелёные пятна

Дрожащей листвы и скользящей травы,

Как Ной выходил, бре́дя мхом и болотом,

Резучей осокой, колючим осотом

И счастьем, с каким не сыскать головы.

 

 

КАМЕНЬ

 

Шумят века, поют ветра

И завтра будет, что вчера.

И Баальбек возводит Каин

В надежде скрыться от тоски.

И стены башен высоки,

Но давит неотступный камень.

 

Он, даже вырвавшись из рук

И воплотившись в дальний звук,

Вернётся камнем преткновенья.

Настигнут камушком своим,

Не знает мир, что делать с ним,

И отсылает в поколенья.

 

Покуда камню стать Петром,

Куются молнии, и гром

Гремит. И суша погрузилась

В пучины вод. И в гневе волн

То ры́чит лев, то мы́чит вол,

Но в безднах не ночует милость.

 

Покуда камню лечь углом

В единый храм, в надмирный дом,

Цари младенцев истребляют.

Текут народы, как пески,

И в Мёртвом море рыбаки

Всё так же сети расставляют.

 

И снится камню страшный сон,

Что не в пустыне брошен он,

А в вечном пекле – голосящим!

Вот подрастёт, вот в ум взойдёт,

И мы под ним не свой исход,

А безысходный гнёт обрящем.

 

 

СУЛАМИТА

 

1

 

Если ревностно ухо к напеву,

Зренье к чистому образу склонно,

Полюбуйся на юную деву

Средь цветущих садов Соломона.

 

Оглянись, оглянись, Суламита,

Белой лилией кудри укрась.

В восхищении царская свита:

Столько неги у солнца украсть!

 

Тень сбежит, и прохлада провиснет.

Теплотой отягчённой завертит.

Постигая премудрости жизни,

Мы вдвоём позабудем о смерти.

 

2

 

Ночь дохнула прохладно и сыро.

Не вошёл, лишь взглянул свысока,

Как с перстов моих капало миро

На хитон и на ручки замка.

 

Я забылась, я громко стенала,

А в ответ – океан тишины.

Стражи сняли с меня покрывало,

Стерегущие стены и сны.

 

Если б братом он был, чтоб могла я

Целовать на виду у людей!

Только ревность – сестра моя злая –

Ближе милого, стражей лютей.

 

 

***

Строкой отдельной всякий стебелёк.

Быть может, мир – такой полувенок?

 

……………………………………… Аграфа

Цветёт сирень, как девушка, упруга.

Скользит ручей пружинистой змеёй.

Тугую стернь взрывает лемех плуга.

Небесный пласт срастается с землёй.

Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда,

Но пласт вверх дном – чернеет борозда.

Навстречу – листья мать-и-мачех луга.

……………………………………………

Цветёт сирень, как девушка, упруга.

Ты ищешь пять случайных лепестков.

Без них весь сад – скопленье пустяков,

Одних кистей затверженная фуга.

Букет от глаз не в силах скрыть испуга:

Вдруг счастья нет и шутка – день седьмой?

Скользит ручей пружинистой змеёй.

 

Скользит ручей пружинистой змеёй.

Тебе давно недоставало друга.

Кто знает мира древнего устой?

Глубинный камень, что всему натуга.

Есть ключ и омут. Между ними – мрак.

Сквозь мрак и холод всходит жизни злак.

Тугую стернь взрывает лемех плуга.

 

Тугую стернь взрывает лемех плуга.

Суровый муж в работе изнемог.

Не вырваться из замкнутого круга,

Но бережёт и дом, и пашню Бог.

Журчит вода. Выводит трель пичуга.

Прохладен дол с вечернею зарёй.

Небесный пласт срастается с землёй.

 

Небесный пласт срастается с землёй

От борозды – до свежего погоста.

И человек в разладе сам с собой,

Где богу – и предвидимо, и просто.

Отходит мира ветхая короста.

Восходит Вифлеемская звезда.

Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда.

 

Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда.

И мальчик в храме подхлестнул года.

Изумлены ходящие пред Яхве:

Чист голос, как текучая вода!

Полезному не сделает вреда,

А вредное – смоковницей зачахнет.

Но пласт вверх дном – чернеет борозда.

 

Но пласт вверх дном – чернеет борозда.

И хлеб, и воля – достаются туго.

В нас суть зерна: дичаем без труда,

Когда течём по жизни, как вода,

Поём, как беззаботная пичуга.

Лежат пласты – прошедшие года.

Навстречу – листья мать-и-мачех луга.

 

Навстречу – листья мать-и-мачех луга:

Потвёрже – к небу, понежней – к земле.

Вот мера трав. И средство от недуга.

Прохладный свет на сумрачном тепле.

Поверь, природа помнит дальше нас.

Срастается с землёй небесный пласт.

Цветёт сирень, как девушка, упруга.

 

 

ИНОК

 

В сумерках по хляби шёл, по полю,

Поднял взор – и не нашёл колодца.

Вдруг припомнил: не за труд и волю –

За смиренье благодать даётся.

 

Вот, решил от братьев удалиться,

Да воды, больные, захотели.

Гнал себя: позволил простудиться,

Проще быть внимательным – в метели.

 

Стал. Молился молча, неторопко,

Пред Всевышним наша доля – смердья.

И сквозь вьюгу проступила тропка –

Нет греха, что больше милосердья!

 

Весь иззяб, ища лесную рамень,

Отыскал застывшую колоду:

Или думал, что во всём исправен? –

Всё корил, зачерпывая воду.

 

***

И ветер стих, и день поблёк.

Деревьев нищи изваянья.

А лучший мир – он так далёк,

Так призрачны его сиянья,

 

Что передать не в силах слог –

Косноязычья грозный атом.

И на листву, как на ожог,

Снег налипает мокрой ватой.

 

А жизнь ругающий – Иов,

Старик, что сам себе бормочет.

Дай Бог ему приветных слов

И неба чистых оболочин.

 

***

Земное долголетье – от земли,

От неба в нас – ко времени презренье.

Поля пусты, деревья на мели –

Знакомое душе тихотворенье.

 

За осени кострами – чистота

И холод, будто не закрыта вьюшка

Небесная. И виден край скита

В заиндевелых замерших опушках.

 

Взгляд покорён суровой простотой

Земли, где даже спящий куст врачует

Слепую душу, и слепая чует

Блаженства в небе отблеск золотой.

 

 

***

Не стой, дружок, на паперти,

Душе не всё равно.

Уж плоть, не хлеб на скатерти;

Кровь в чаше, не вино.

 

Песочком лёд ступенчатый

Посыпан у дверей,

И мальчик покалеченный

Глядит, как иерей

 

Справляет службу верную,

О милости моля…

И ждёт зарю вечернюю

Плачевная земля.

 

 

***

Пора уж к веку золотому

Припасть натруженной пчелой

И слов горчащую истому

Сбирать для фразы ключевой.

 

И сквозь черты чертополоха,

Бурьяна буйство, мощь хвощей

Приметить, что не всё так плохо

В природной прихоти вещей.

 

Что, разгоняя кровь по жилам

Юнцам и даже старожилам,

Немеет мир пред глубиной,

Лишённой твёрдого значенья,

Но полной тихого свеченья,

Неясной прелести земной.

 

А в небе клин и лист кленовый –

Приметы осени, где новый

Короткий век дарован мне.

И я в тоске провинциальной

С какой-то нежностью печальной

Гляжу на летний куст в огне:

Он уподоблен купине.