Молодая православная поэзия – не вещь в себе. Она настежь открыта всему, что есть в мире, и если характерна, то тем, что в ней Завет Божий слышится естественно, воспринятым от самого детства. Поэтому в таком отсутствии принужденности к Слове не отыскиваются признаки чего-то искусственного – «веет, где хочет». Поэт не заставляет себя произносить евангельские фразы, не имплантирует их в текст, а дышит ими.
Елена Величко – поэт, отсчитавший уже не один десяток публикаций. Возраст первой зрелости её – годы цветения тихого сада посреди лета. В строках её слышатся и свежесть росяных капель, и шаловливое дуновение ветра, и электрическое потрескивание долгого полевого зноя.
Войдут ли молодые в книгу великой русской поэтической традиции, спрашивать отчасти неловко. Конечно, войдут, потому что слышат её. Остальное – в их руках. И руках самого Господа
Сергей Арутюнов
***
Святая Русь качала в колыбели
Младенца с соколиными очами,
Пока во тьму дозорные глядели
И шевеленье ветра примечали.
Сверкали в небе красные зарницы,
Как отблески костров, давно потухших.
Все чуяли: вот-вот он разгорится –
Огонь, что теплился годами в душах.
А Кто-то укрывал ладонью пашни
И направлял речные воды в море.
Он говорил, что засыпать не страшно,
Когда другой сменил тебя в дозоре.
***
Сегодня должно быть молчанье три дня
С вопросом: «Зачем Ты оставил меня?»
Я шёл через лес, сквозь колючки кустов,
И если бы кто-то окликнул: «Постой!»…
Сегодня и солнце, как мраморный диск,
И дерево сломанное – обелиск.
Уже зацветает малина в логу,
Сплетаются ветви – пройти не могу.
И сойки пестреют, и в голос кричат.
Мелькают следы, проступая в лучах.
Сегодня три дня только соечий крик.
Мелькнёт за стволами белёсый старик.
И голос ребёнка, как эхо вдали,
Вспорхнёт, словно бабочка, прочь от земли.
Я помню и знаю, что надо идти,
Сжимая дорожную землю в горсти,
Сжимая в губах тонкий стебель травы,
Держать спину прямо, тянуть себя ввысь,
Как сосны, как травы, как пар от земли…
Не слышу, но знаю: им Кто-то велит.
***
Тихая водная гладь.
Ветер прикинулся спящим.
Только озноб не унять:
Впрямь то, что ищем, обрящем.
Вот он, белеет вдали
Сросшейся костью столетий.
Недосягаем с земли,
Рыбой проходит сквозь сети.
Айсберга большая часть
Скрыта под глинистым илом.
Как же «безбожная власть»
Летопись в явь претворила?
Прячась от новой орды,
Древней закалки обитель
Скрылась под толщей воды –
Да не расхитит грабитель.
Только осталась стоять,
Словно упрямый раскольник,
Глядя на водную гладь
С неба, одна колокольня.
Мир с послевкусьем вины.
Китеж не там мы искали.
Зримою осью страны
Тянется вверх и сверкает.
Кто-то вздохнёт: как же так –
В сказку портал проглядели?
Видимо, нужен маяк,
Знающий глуби и мели.
***
Отгремели последние залпы.
Отгремели и мира салюты.
Рюмки с пламенем выпиты залпом.
Берег раненый дёрном укутан.
Ваши кости надёжно зарыты,
Ваши лица поют богомазы.
Ваши слабости прочно забыты,
Лишь геройство бессрочно в рассказах.
Что вы думали в миг перед смертью,
Доверяясь слепому движенью,
Призывая свой разум поверить,
Что помыслить нельзя пораженье?
Неужели в рассветное небо
Устремясь лихорадочным взглядом,
Никого – усмехались вы – нет там –
Ни над нами, ни попросту рядом?
И, бросая и душу, и тело
На расправу арийским шакалам,
Не молились Ему неумело,
Колыхая губами устало?
К Литургии не шли спозаранку –
Бить поклоны и петь непрестанно,
Но зато вы бросались на танки,
Уходили в леса к партизанам.
Не молюсь я на ваши портреты,
Своего не слагаю ученья.
Но как знать – может, только лишь это
В мире горнем имеет значенье?
И теперь ваши светлые кости
Неприступны, тверды, словно мощи.
А за вас и безмолвие просит,
Кровотворствует Красная площадь.
***
В советское время
Победы ковали.
Краснели пролитою
Кровью медали.
И реяло знамя,
Едино над всеми,
В советское время.
В советское время
Пророки молчали.
Конвойные долго
Звенели ключами.
И в пламя бросали
Обычаев бремя
В советское время.
В советское время
Народы учили,
Чтоб буквы, как в древности,
Те различили.
Целинную почву
Разведало семя
В советское время.
В советское время
Скрывали иконы,
На кухнях шептались,
Ругая законы.
Толкались на рынках,
Дорвавшись до премий
В советское время.
В советское время
Безмолвно молитвы
Взлетали в разгаре
Работы и битвы.
И луч опускался
Младенцу на темя
В советское время.
Взыскание погибших
Здесь богатырской нет заставы,
Но здесь склонились скорбно травы
Пред бедной матерью солдата,
И на кресте любовь распята.
Пусть не небесная – земная,
Но всё ж нездешняя, иная,
Стоит солдата мать немая,
Куда идти не понимая.
Платок на плечи ей сползает.
И небо хляби отверзает,
Чтоб сорок дней рыдать о сыне.
И голос вопиет в пустыне:
«Придите. мёртвые, на голос!
Сочтён у Бога каждый волос.
Тем более – её рыданья
И новой встречи ожиданье».
***
Весь мир говорит на одном языке –
Посеявший это получит всходы:
У каждого будет печать на руке,
И скажут, что это – печать свободы.
Под камерами препарируют смерть,
И нам предлагают полюбоваться,
Как души нанизываются на жердь.
В ответ – под постами значки оваций.
И всё так красиво, как Диснейлэнд,
И всё, словно гамбургер, аппетитно.
А как приглядишься – сплошной сэконд-хэнд.
Чужое шмотьё надевать претит нам!
Зачем мы хотим говорить, как они?
Слащаво на камеру улыбаться
И лгать, приближая последние дни,
Не будет когда ни полов, ни наций?
Они же способны лишь переставлять
Слагаемые, а творить – не в силах.
Но с жадностью ловят рассеянный взгляд
Любого, как жертву пасёт насильник.
Но мы не забудем свой древний язык,
Который не раз отстояли предки.
На слоганы двинем цитаты из книг,
И будут удары крепки и метки.
***
Небо смотрит синим глазом
В прорезь белых облаков.
Мой мятежный шаткий разум
Ты прими под Свой покров.
Отгони тревогу ночи,
Дай увидеть правду дня.
Пусть сомненья не морочат
И не мучают меня!
Никогда молитва эта
Не бывала так сильна.
И в ответ – потоки света
Из небесного окна.
***
Лебедь прячет под крылом
Целый мир.
Словно Китеж-град на дно
Погрузил.
Словно солнце зачерпнул
Из реки.
Лентой тянется к нему
Божий мир.
В оперенье задрожит
Чистый снег.
Чуть касается земли
Горний свет.
И летает в облаках
Белый храм,
В поднебесье распластав
Два крыла.
***
Молодая трава, революции, перевороты.
Ледяные слова извергают из недр пулемёты.
Позвонками звенят, проезжая, пустые трамваи.
Обескровленный сад головами бесцветно кивает.
Через день брызжет дождь, раздирая на полосы стёкла.
И случайная ложь ядовито и смачно размокла.
Где туман у реки превращается в мост деревянный,
Там обиды легки, поражения в войнах желанны.
А трамваи назад по избитым путям проезжают,
И безжизненный сад укоризненно их провожает.
Солнце лишь иногда отражается в куполе храма.
И мучительно ждать, а не ждать – не желаю упрямо.
***
Во тьме идёт по кромке человек,
Ощупывает камни он ногами,
И в утомлённой за день голове
Одна и та же мысль идёт кругами.
А справа от него идёт другой,
Кустов застывших веток не тревожит,
И держит бестелесною рукой,
Как только Он один на свете может.
Ева
Не глупа, скажи, я не глупа ли?
Вот меня по имени назвали.
Говорят, из твоего ребра я,
Чтоб с тобой делить прохладу рая.
Вот я вижу жимолость и злаки,
Где играют кошки и собаки.
Всё в восторге мир благословляет,
Каждый мира миг запоминает.
Я иду к Тому, слегка тревожась,
Кто мне райских радостей дороже,
Кто позволил мне на свет родиться,
Как из скорлупы выходит птица,
Как гора растёт из преисподней.
И в Его руках дышу свободней.
Яблокопад
Ливень промчался, и начался яблокопад –
Яблочное низверженье со стуком глухим.
Яблоки, словно в Эдеме, на ветках висят,
Крыльями их задевает, летя, серафим.
Мне рукомойником стала подросток сосна:
Чуть всколыхнёшь – и посыплется капельный град.
Стук или всплеск – и такая затем тишина!
Небо любовно сияет и лужи блестят.
В августе в полночь – падение звёздных миров.
Метеоритами яблоки в полдень летят.
Яблочный Спас не приходит без щедрых даров.
Райские двери распахнуты в яблокопад.
***
Души были слишком прекрасны –
Их прикрыли телами.
Тела были слишком прекрасны –
Их прикрыли одеждой.
Так нам дано избежать искушенья.
Но бойся прожить,
Не увидев жемчужины в раковине.
***
На лице беременной печать.
Истончились хрупкие черты.
Теплится внутри неё свеча
Сквозь сосуд священной красоты.
Заострился профиль и горят
Чёрными агатами глаза.
Справа от неё встаёт заря,
Слева разражается гроза.
И уже налажены мосты
Между миром этим и иным.
А слова молитв её простых
К небу поднимаются, как дым.
Слышат их всегда на небесах,
И ответ на крыльях ей несут.
Жизнь и смерть, качаясь на весах,
Не спеша свершают Божий суд.
***
Я люблю, когда в музее выходной,
Чтоб бродить по территории одной,
Под столетними дубами замирать,
На которых вся потрескалась кора,
Глядя в окна, в тайны комнат проникать,
Прикасаясь к ним застенчиво, слегка,
Безмятежно, никуда не торопясь,
Изучать узоров пляшущую вязь,
И сидеть под красным деревом потом
Рядом с толстым вечно дремлющим котом;
Без печали сознавать, что я одна,
Что слаба и только Богу я нужна,
Потому что каждый смертный в свой черёд
Эту истину простую сознаёт.
***
Мне с юродивыми чашу пить,
Про премудрость Божью говорить,
И по снегу бегать босиком,
По речной воде ходить пешком.
И крошить голубкам чёрствый хлеб,
И щекою припадать к земле,
Говорить с травою и с листвой,
Предрекать, на небе ждут кого.
Будут наши помыслы чисты,
И объятья – в духе простоты.
И слова, и слёзы нежных глаз
Засверкают ярче, чем атлас.
Наши руки крыльями взлетят.
Одиночки мы на всех путях.
Почему же нас свела судьба?
Видно, верит Бог своим рабам.
Река забвенья
Для тех, кто истину на мелкие монеты
Бездумно разменял,
Для тех, кто не сберёг её секреты,
Гирляндой приманясь,
Для тех, кто прожил жизнь, страдал, боролся
Средь ярости и шума, на войне,
И чей корабль на рифы напоролся,
Не справившийся с миссией вполне, –
Зачем им рай и сладкое прощенье?
Зачем возможность на святых взирать?
О, дайте им испить глоток реки забвенья!
И смыть, как тяжкий грех, своё вчера.
Пусть вместе с болью исчезают лица
Родителей, друзей,
И тех, в кого случалось им влюбиться,
Пустеет пыльной памяти музей.
Глазами удивленного младенца
Пусть снова поглядят вокруг.
Им славой осиянной не одеться –
Но это и к добру.
Пусть лёгким тюлем розового цвета
Завесится пейзаж.
Лишь Бог тому, кто выпил чашу эту,
В пустые не глядит глаза.
***
Между всеми светлыми мирами,
Между всеми звёздными мирами,
Между сотворёнными мирами
Мы стояли в запустелом храме.
В души нам глядели через щели,
Словно очи призраков бродячих,
Фрески, что отчасти уцелели,
Часть – самосожглись в мольбе горячей.
Ангелы шептали обречённым:
«В свой черёд утешен будет каждый».
Свет по перекрестиям оконным
Лился и поил томимых жаждой.
Между всеми звонкими мирами,
Между всеми ломкими мирами,
Между преклонёнными мирами
Вечности шатёр стоял над нами.
Бессмертный
Мне нечем жить и нечем дышать,
И не за что больше бороться.
Пеплом Помпеи покрылась страна
И яд источают колодцы.
Но я последний из сотен таких,
Которые были распяты.
Я собираю себя по частям,
И нет дороги попятной.
Я зубы сжимаю, встаю и иду
По выжженной кровью пустыне,
Последний из сотен таких же, как я,
И, значит, бессмертный отныне.
Мне нечем жить и нечем дышать,
И не за что больше бороться.
Но детская радость дрожит на губах
И в небо, крылатая, рвётся.
