«Родина старчества» - второе имя великой Оптиной пустыни. Удивительным образом произошло так, что теперь и я доподлинно знаю, о чём речь: месяц прошёл с тех пор, как я осознанно навестил Оптину вместе со своим сыном, и весь пейзаж славнейшего русского монастыря и теперь перед моими глазами.
Ирина Ордынская в романе «Паломник» тщится выписать не столько реальность, сколько то, что находится сверх неё, пронизывает её. К чести любого православного писателя, каждый желал бы выйти именно к чуду, наполнить весь воздух наш его радостным птичьим трепетом и его величавой торжественностью. Удастся ли? – вот о чём неизменная мысль и тревога словесника…
Судить вам, поскольку начало одной из глав будущего романа – перед вами
Сергей Арутюнов
В утро отъезда в Оптину пустынь Виктор испытывал особое волнение. Во время завтрака и сборов в дорогу ему совсем не хотелось разговаривать, впрочем, отец Николай и матушка Вера этого не замечали, увлечённые подготовкой всего необходимого для поездки и обсуждением приходских и семейных дел. У него же в голове время от времени всплывали цитаты из воспоминаний об Оптиной известных людей. Слова духовного писателя Нилуса, прожившего в обители пять лет, о её тишине и непреходящей славе Духа Божия, которые утверждаются монашескими подвигами. Восторг философа Федотова от Оптиной, как одном из самых жарких костров, у которых грелась Россия. Уверенность мыслителя Ильина, что люди идут в это благодатное место, на богомолье, в поиске утешения, чтобы хотя бы раз в жизни коснуться чистоты и безгрешности, утолить жажду преклонения перед праведностью.
Так как многие великие люди испытывали вдохновение при посещении Оптиной, то Виктору казалось, что он совсем оробел, опасаясь чего-то не понять в дивном мире обители. Десятки самых гениальных людей России считали Оптину осколком земного рая, прообразом Царствия Небесного. Достоин ли он, хватит ли у него совершенства души, чтобы увидеть те щедрые дары, которые легендарный монастырь способен дать человеку? Или грехи и чёрствость души лишат его счастья понять, почувствовать праведность святого места. Оставалось надеяться, что в обители, ставшей родиной русскому старчеству, православному человеку невозможно не осознать её прямую связь с Небом.
Увлечённый высокими размышлениями, Виктор автоматически вслед за отцом Николаем сел в автомобиль и уже пристегнулся ремнём безопасности, когда понял, что не попрощался с матушкой.
Он быстро выскочил из машины:
– Матушка, спасибо Вам большое за доброту, заботу! За вкусную еду! Вы теперь мне с батюшкой как родные!
– С Богом! Приезжайте к нам ещё, – расчувствовалась матушка, – будем рады!
Она несколько раз перекрестила его:
– Да хранит Вас Господь! И даст жизнь мирную.
Виктор на прощанье окинул взглядом дом священника, улицу села, храм, только после этого окончательно устроился в машине.
Отец Николай настраивал в телефоне навигатор:
– Так. Ехать нам три часа, плюс остановка, чтобы заправить машину и поесть. Думаю, часа через четыре будем в Оптиной. Отцу Дионисию я позвонил, он нас ждёт. Как раз в полдень ему удобно нас встретить – утренние службы позади, у него останется время до братского обеда.
По дороге к трассе и первые километры на ней Виктору по-прежнему не хотелось разговаривать, он напряжённо размышлял и так углубился в свои мысли, что не сразу услышал обращённые к нему слова священника:
– Что-то Вы сегодня неразговорчивый, дорогой философ. Поделитесь мыслями, а то я ведь могу и заснуть за рулём, – улыбнулся батюшка.
– Простите, – Виктор немного смутился, – не знаю, как и сказать, сам до конца не понимаю. Наверное, неспокойно мне отправляться на первое свидание с Оптиной пустынью. Рой мыслей. Столько о ней читал, казалось, всё о ней знаю, но сейчас разволновался.
– Понятно, – кивнул батюшка. – Едем в святое место. Стоит хорошо подготовиться и помолиться.
– Пока не получается собраться с духом, это же не обычный монастырь, а родина старчества в России. Обитель настоящих праведников, утешителей и наставников православных людей. Где-то читал: Гоголь говорил, что нигде не встречал таких монахов, казалось, что с каждым из них беседует небесное. Говорил, что он вошёл в келью к оптинскому старцу Макарию одним человеком, а вышел другим.
– Да, – согласился отец Николай, – монахи в Оптиной – большие молитвенники. Но, главное, мне отец Дионисий говорил, что о каждом паломнике, который приезжает в обитель, святые оптинские старцы не забывают, потом всю его жизнь о нём заботятся, будто усыновляют.
– Я читал, святой Игнатий Брячининов, духовный сын оптинского старца Льва, после того как год прожил в обители, говорил, что в мире люди болеют, а в ней лечатся. Считал оптинскую братию «избранной иноческой дружиною».
– Так оно и есть, – согласился священник, – это невозможно не почувствовать. Иеромонах Даниил, художник, насельник Оптиной, называл её станцией от земли к небу.
– Мне до конца трудно осознать её важность. Она ведь, правда, особенная. В ней родилась новая культура – духовная. Лучшие русские художники, философы, писатели, учёные приезжали в обитель. Отец Павел Флоренский писал, что через Оптину проходит нить, питающая нашу культуру, связывающая нас с пластами духовного преемства, – Виктор сцепил пальцы рук.
– Точно, – согласился отец Николай. – С Оптиной связаны Киреевские, Аксаковы, Хомяков, Гоголь, Жуковский, Тютчев, Тургенев, Соловьёв, Циолковский, Бруни, Бальмонт… Книгу читал, там сотня имён… Любила Оптину великая княгиня Елизавета Фёдоровна, настоятельница Марфо-Мариинской обители.
– И Достоевский…
– Конечно, и он. Пишут, оптинский старец Амвросий называл Достоевского «кающимся человеком».
– Говорят, в «Братьях Карамазовых» прообразом монаха Зосимы был старец Амвросий. Но сам Достоевский об этом нигде не писал. Какими на самом деле были беседы святого старца и писателя, никто теперь не узнает.
– Одно слово осталось – «кающийся».
– И славянофильство родом из Оптиной. Её трудами и поддержкой складывалась русская философия.
Отец Николай повернул машину на очередную заправку:
– Сейчас бензина зальём, потом поедим. За разговорами дорога быстро идёт, немного осталось ехать, нужно нам поесть, чтобы в монастыре не отвлекаться.
Одна из стоящих в ряд деревянных беседок рядом с заправкой оказалась свободной, в остальных расположились перекусить путешественники, в основном, семьи с детьми. Пока батюшка заправлял машину, Виктор разложил на столе еду, которую им собрала в дорогу матушка.
В противоположную от трассы сторону на многие километры под ярким солнцем зеленели ровные поля, с них прилетал ветер, принося запах свежести и чистоты. Покою не мешал даже шум машин от дороги, постоянным гулом тревоживший округу. Канун лета был прекрасен своей расцветающей после зимы природой.
***
После обеда в машине Виктор даже немного задремал под мерный шум дороги под колёсами. Отец Николай дождался, пока попутчик проснётся, и только после этого включил своё любимое православное радио. Сначала там читали Евангелие дня, потом рассказывали о святых, а когда начала звучать музыка, Виктор заговорил:
– Батюшка, знаю, что мы едем сейчас на родину старчества, в место, где оно появилось, где жили самые почитаемые в России святые старцы. Скажу честно, понимать-то понимаю, как важны они для нашей страны, но принимаю это скорее головой, а не сердцем. Думаю, и Достоевский прав, что спасение России придет из монастырской кельи. И согласен с Пушкиным, что мы обязаны монашествующим нашей историей, и просвещением. Однако мне кажется, что это о другом, не о старчестве…
– Старчество – особый дар направлять души людей, – перебил его священник. – Умение обучать конкретных людей деятельному христианству. Старцам открывается воля Божья, даётся талант врачевания душ. В этом деле нужно не только желание старца помочь человеку, но не обойтись без полного послушания в ответ. Это не простой духовник для христианина, а настоящий проводник, руководитель в пути к жизни вечной.
– Хотите сказать, что я говорил об общем. А речь идёт о личном спасении…
– Старцы обладают особым даром сострадания. Их любовь жертвенная, в ней готовность принять чужой грех как свой, положить собственную жизнь за тех, о ком молятся. Люди получают утешение, ласку, учатся у старца кротости и самоотречению. Приходя из гордого мира, человек с радостью видит, что на самом деле значит любовь к ближнему. Из кельи старца богомольцы выходят окрылёнными, мир им кажется преображённым, словно в них отражается свет, который они почувствовали.
– Вы так говорите, что и мне захотелось через это пройти – довериться старцу, – улыбнулся Виктор. – Но всё равно боюсь, что не достоин я общения практически с живым святым. Знаю ли я свои настоящие потаённые, спрятанные ото всех желания? Наверное, старец прочитывает душу человека полностью, до глубин. Получается, это намного глубже исповеди. Страшно оказаться перед ним ничтожным.
– А перед Богом не страшно предстать с грехами, в которых не покаялся? В страхе человека перед Богом ничего неверного нет, если связан он с любовью, – священник стал предельно серьёзным.
– Получается, в Оптину люди шли напрямую прикоснуться к истине, узнать о себе правду через старцев. А может быть, получить помощь в улучшении своей несовершенной молитвы. У меня есть о чём попросить ангелов святой обители, о чём горячо молиться, … о моём крае…
– Понимаю, – кивнул священник. – Ну, вот мы и приехали. Дальше пешком.
Он повернул руль, машина въехала на большую стоянку, полную транспорта – от автобусов до частных автомобилей. Дальше ко входу в Оптину пустынь нужно было идти пешком.
***
Метров двести прямой дороги, с двух сторон ограниченной небольшими деревянными домами для паломников, и Виктор с отцом Николаем оказались у ворот обители, над которыми возвышалась башня с небольшим куполом сверху и крестом. Когда-то на башне были установлены часы, но после разорения монастыря в безбожные времена они исчезли. Хотя на территорию обители люди входили беспрепятственно, отец Николай остановился у ворот, достав мобильный телефон, попытался сразу дозвониться своему другу монаху.
Виктор смотрел в открытые ворота монастыря на большую площадь за ними, на храмы, расположенные слева и справа от неё. Достаточно много монахов и паломников находилось на площади между церквями. Какие-то из них стояли группами, другие сидели на скамейках у небольшого храма рядом со входом.
– Не берёт трубку, наверное, занят. Увидит мой звонок, сам перезвонит. Пойдёмте, пока пройдёмся по монастырю, – позвал отец Николай Виктора.
Первое, что увидел Виктор, оказавшись внутри на площади и подняв глаза вверх, был сияющий золотой ангел с трубой на шпиле Надвратной Владимирской церкви, самый узнаваемый символ Оптиной пустыни. Этот маленький блестящий среди синевы неба ангел, родной всем силам небесным, одним своим видом приближал к этому месту ангелов-хранителей, входящих в монастырь людей.
Виктор с нежностью подумал, что именно с хранителем вместе он пришёл в обитель, молитвами ангела ему встречались в пути добрые люди, не встречались злые.
Он ласково сказал своему ангелу:
– Мы пришли. Смогли. Это твоя заслуга.
В это время отец Николай уже поговорил по телефону со своим другом монахом и тронул за плечо попутчика:
– Он освободился. Сейчас придёт.
Через несколько минут, быстро пройдя площадь, радостно улыбаясь, к ним подошёл стройный пожилой монах.
– Это отец Дионисий, – представил отец Николай друга, – а это наш гость, о котором я тебе говорил, – кивнул он в сторону Виктора.
– Вы первый раз в Оптиной? – спросил монах Виктора.
– Первый…
– Так… – задумался тот. – О монастыре читали?
– Читал.
– Тогда знаете, у нас тут есть монастырь и скит. В скит зайти нельзя. Там свой строгий скитский устав, редко кого пускают, только по благословению настоятеля. Скитские братья на службы в монастырь ходят, а к ним нельзя. Но я договорился показать вам келью старца Амвросия. Туда тоже не всех пускают. Подождите, возьму от неё ключи.
Отец Дионисий направился в помещение охраны рядом с воротами и сразу вышел из него уже с ключами в руках.
– Пойдёмте, – позвал он гостей.
Выйдя из ворот и пройдя вдоль монастырской стены, они повернули в лес и пошли по узкой тропинке между деревьями, под которыми внизу изредка островками зеленела трава среди прошлогодней сухой листвы. Монах шёл первым, медленно, осторожно, стараясь не наступать на выползавших на тропу муравьёв.
– Сколько их, – вздыхал он, старательно выбирая место, куда поставить ногу, – муравьи только что проснулись.
Вскоре впереди в конце тропинки показались стены скита и его ворота, но отец Дионисий, выйдя из леса, вдруг резко повернул направо, там оказался старинный колодец.
– Это колодец старца Амвросия, по его просьбе устроенный, – он взял жестяную кружку, стоявшую на бортике колодца, зачерпнул воду из полного, кем-то наполненного ведра, с удовольствием выпил её, кивнул на пустую кружку стоявшую рядом, – пейте-пейте, это святая вода!
К колодцу подошла семейная пара, у мужа и жены в руках было по пустой пластиковой бутылке, увидев монаха, они немного смутились, отошли в сторону.
Тот радушно им улыбнулся:
– Вы за водой старца Амвросия? Идите. Набирайте!
Виктор пил холодную, обжигающую воду, сладкую родниковую, и смотрел на скит, думая о том, что это же, как на Афоне – в заповедном, скрытом от простых смертных месте живут иноки-молитвенники, у которых одна цель в жизни – ещё на земле стать на дорогу, ведущую на Небо, в рай. Но почему-то слово «рай», подуманное вот так по отношению к людям, пусть и монахам, немного смутило его.
Кружки воды были выпиты, отец Дионисий позвал двух своих гостей:
– Пойдёмте! – направляясь к скиту.
– Простите, – муж с женой тоже пошли за монахом, – а можно и нам с вами?
Они так просительно, заискивающе смотрели на отца Дионисия, что тот не стал им отказывать, наоборот, казалось, он обрадовался их просьбе:
– Конечно! Идёмте с нами… в келью к старцу Амвросию.
Но стоило всей компании приблизиться к домику, примыкавшему к воротам скита, как их догнала девушка с пустой бутылкой:
– Вы в келью старца? Возьмите и меня, – затараторила она, задыхаясь от быстрого бега, умоляюще глядя на монаха, – у нас автобус сейчас отъезжает, я за водой отпросилась. Ну не дождутся меня, и ладно. Возьмите меня с собой. Пожалуйста! Мне так хочется в келью старца Амвросия попасть! А нас не повели!
Под конец в её голосе стали звучать нотки слёз, казалось, ещё немного, она грохнется перед отцом Дионисием на колени.
– Можно-можно, – успокоил он девушку. – Идите с нами.
Он достал ключ и начал открывать дверь дома, приговаривая:
– Это вход со стороны монастыря, его специально оставили, чтобы в келью попасть было можно, а в сам скит люди не заходили. Входите, – ласково пригласил теперь уже пятерых гостей.
В большой прихожей отец Дионисий остановился у стены, на которой висели портреты:
– Слава Оптиной пустыни – её старцы, – показал он рукой на картины и фотографии. – Нужно понимать, что Пётр I подчинил церковь государству, монашествующих не любил, считал монахов лентяями, которые приносят только вред. Оптинскую обитель при Петре I сначала всячески притесняли, а потом и совсем закрыли. Так что когда Оптину закрыли безбожники в начале XX века, они стали не первыми разорителями монастыря, а вторыми. Вы должны знать, что с петровского времени в течение ста лет монастыри в России влачили жалкое существование. Философия и культура страны стали опираться на западные идеи, связи их с православием прервались. Существовал фактический запрет на издание святоотеческой литературы, её не переводили на русский язык, цензура запрещала её печатать.
Только в начале XIX века в России стали возрождаться монастыри. В Оптину пустынь пришли ученики учеников преподобного Паисия Величковского, основоположника старчества. Они принесли с собой его труды и, главное, поделились своим умением жить по новым законам, когда не внешнее в церковной жизни становится главным, а внутреннее состояние человеческой души. Им сначала мешали даже церковные власти. Но постепенно истина победила, в Оптину к старцам потянулись со всей России сначала простые люди, потом люди искусства, науки, государственные мужи. Возникла новая невиданная культура – Православное Возрождение.
Монах, подождав, пока гости изучат портреты старцев с датами их жизни, перешёл в следующую комнату. Остановившись у шкафа, начал говорить, глядя на Виктора, наверное, отец Николай успел рассказать о том, что тот историк и философ:
– Важнейшим делом стало как для монастырей, так и для культуры России перевод на русский язык и издание трудов святых отцов. Трудно представить, что до этого момента в России не знали духовной литературы. Это была великая работа, лучшие умы России объединились, чтобы перевести и издать впервые сочинения Исаака Сирина, Иоанна Лествичника, Максима Исповедника, Аввы Фалассия, Аввы Дорофея и других, всего более двухсот книг. Философ Киреевский и оптинский старец Макарий организовали эту работу. Находили рукописи, переводчиков, Киреевский первые книги издавал за свой счёт. Из этих книг до наших дней монахи и миряне черпают духовный опыт.
Отец Дионисий, остановившись на пороге по виду обычной жилой комнаты, с кроватью с подушками, с иконами и лампадой в красном углу, шкафом, столом, покрытым зелёным сукном, фотографиями на стенах, торжественно, вдохновенно осмотрел своих гостей:
– Это комната старца Амвросия, на этой кровати он много лет лежал. Очень болел. Здесь и людей принимал. Кто только не бывал в этой комнате – от великих князей до Достоевского.
Какое-то время гости молчали, рассматривая обстановку вокруг и предметы.
Монах перехватил взгляд Виктора, остановившийся на старой шапочке камилавке:
– Здесь есть вещи, принадлежавшие старцу. Это его шапочка…
Подождав ещё какое-то время, давая возможность людям внимательно рассмотреть комнату, он улыбнулся, обращаясь к отцу Николаю:
– Хорошо, что с нами есть священник, можно отслужить молебен.
Отец Николай кивнул, подошёл в красный угол, где под иконами стояла тумбочка, на которой лежала брошюра с молитвами. И начал читать их вслух. Пятеро паломников и монах опустили головы. В конце молебна священник крестообразно помазал кисточкой маслом из лампады лоб каждого присутствующего.
Прежде чем идти дальше по дому, отец Дионисий позвал всех к окну, из которого открывался вид на скит:
– В скит паломникам входить нельзя. Видите церковь – в ней только скитские монахи молятся. А вон тот большой дом – это музей Толстого. Его в безбожные времена открыли. Толстой шесть раз в Оптину приезжал, есть воспоминания, что старец очень уставал от бесед с ним. Сказал, когда его о писателе спрашивали, что тот «очень гордый человек».
Последняя комната в доме оказалась самой большой, это была главная зала, в которой старец Амвросий беседовал с людьми не один на один, а сразу со многими. Вдоль стен стояли стулья, монах предложил всем сесть, почувствовать себя гостями старца. Какое-то время все молчали, инок ласково улыбался, в этот момент почему-то в чертах его лица стало проступать что-то детское.
– Видели шапочку старца, – махнул он рукой в сторону спальни, – чёрная такая, старая. Её недавно в монастырь принесли. Мне настоятель рассказывал: пришла старушка, совсем ветхая, по виду из деревни, принесла шапочку. Говорит настоятелю, что в безбожные времена, когда обитель разоряли, вещи особо почитаемых старцев, которые хранили как святыни, верующие разобрали по домам. Её бабушке досталась шапочка старца Амвросия. Хранили её в семье много лет. И вот решила старушка перед смертью вернуть её в Оптину. Настоятель шапку взял, а сам подумал: кто знает, правда ли это… может, женщина что-то напутала. А через какое-то время в обитель нагрянули на экскурсию большие чиновники. Светские власти попросили, чтобы их встречал сам настоятель. Келью старца Амвросия они тоже захотели посмотреть. Привёл их настоятель в келью, а сам думает, проверю я шапку старца. В общем, достал он её из шкафа, и тут одна из дам, жена большого начальника, вдруг как залает… да громко так. Он шапочку спрятал – она не лает, достал – лает. Начальство смутилось, быстренько ушло. А настоятель мне говорит: понятно, что шапка старца настоящая!
После этого рассказа гости оживились, заулыбались. Только девушка с пустой бутылкой вдруг неожиданно для всех заплакала:
– Надо же, мы в доме старца Амвросия, не видим его, но тепло так, чувствуешь, он где-то здесь рядом, – осмотрела она комнату, остановив взгляд на потолке, и застыла, глядя вверх.
– Точно, – поддакнула семейная пара. – Хорошо здесь.
Отец Николай с отцом Дионисием переглянулись.
– Знаете историю Киреевского? – спросил монах и, не дожидаясь ни от кого ответа, начал рассказывать. – Сначала философ он был прозападный, материалист, гуманист – все идеи, как у европейцев. А вот жена у него была настоящая православная христианка – духовная дочь оптинского старца Макария. Очень она любила в Оптиной молиться. Постоянно мужу о старце рассказывала, звала его с собой поехать. Но Киреевский не хотел, не верил её рассказам об оптинской благодати, о прозорливом старце. Считал, что такого не может быть. Однажды, когда жена его сильно донимала, он сказал ей: ладно, я напишу ряд вопросов твоему старцу, пошлём ему письмо. Если он на мои вопросы сможет дать устраивающие меня ответы, то поеду с тобой к нему в монастырь. В общем, подготовил философ письмо, перечислил много своих вопросов к старцу. Позвал слугу, чтобы послание отправить в Оптину. А тут стук в дверь, слуга открыл, а там стоит посланник из обители. Передаёт письмо Киреевскому от старца Макария. Философ очень удивился, потом начал его читать, а там ответы на те вопросы, которые он даже отправить не успел. Согласился он с женой в Оптину поехать, а когда со старцем познакомился, побеседовал, то через время стал его духовным чадом. А уж потом из этого родилось славянофильство Киреевского, издание трудов святых отцов и многое другое. Философ в нашем монастыре похоронен, великой чести удостоен.
Гости задумались, некоторое время молчали.
– А сейчас такие святые старцы в Оптиной есть? – спросил Виктор о том, что, наверное, пришло в голову и остальным.
– Не знаю, – честно признался монах. – Может быть, есть, как нам понять. До времени такое не узнаешь. Монахов в Оптиной много, в скиту многие крепко молятся, но не открывают себя миру.
– А старец Илий? – прямо спросил Виктор. – Вы его видели? Говорили с ним?
– Было, – кивнул отец Дионисий. – Видел часто. Один раз, когда нужно было принимать важное решение, спросил у него совета. Он ответил. Личный был вопрос. Старца Илия, когда он приезжает, толпа людей окружает, стараются спросить о чём-то. Но вопросы должны быть важные… – инок замолчал на полуслове.
– Наверное, Вы его о постриге спрашивали? – спросила девушка с пустой бутылкой.
Монах ничего ей не ответил.
– А Вы в своей жизни видели когда-нибудь человека святого, такого, чтобы сразу стало понятно – он рядом с Господом? – поинтересовался Виктор.
Глаза монаха будто заискрились внутренним светом:
– Однажды в Синайской пустыне повели меня к затворнице в дальнюю пещеру в горах. Она гречанка, много лет одними молитвами живёт. Тело её, казалось, прозрачным, лицо светилось, будто лучи от него исходили. Губ она не разжимала. Русского языка не знала. Но говорила со мной, это была мысленная беседа.
Обе женщины вдруг заплакали, то ли от избытка чувств, то ли ещё почему-то.
– Мне кажется, старец Амвросий сейчас здесь с нами…, – вздохнула женщина постарше.
Монах ничего не сказал в ответ.
Выйдя на улицу, поблагодарив доброго инока, семейная пара и девушка с пустой бутылкой поспешили уйти.
Особенно волновалась девушка:
– Спасибо, отче, что взяли меня в келью старца. Сейчас воды у его колодца наберу и побегу, надеюсь, не уехали они без меня!
Глядя вслед трём уходящим товарищам, с которыми только что разделил радость прикосновения к оптинскому старчеству, Виктор, не обращаясь ни к кому, тихо сказал:
– Вот бы найти святого старца, по молитвам которого наступил бы мир…
Священники переглянулись, ничего не ответив.
