Это совсем небольшой рассказ, но из него многое ясно. Если кто-то ещё сомневается в том, что в братском народе сосуществуют принципиально отличные друг от друга цивилизации, прочтите дончанку Марину Перкову: она вряд ли будет придумывать бытовую сценку такого накала.

Молиться кротко за врагов – черта русская. Все остальные черты, противоположные по смыслу, направленные в прямо обратную сторону – признаки тех, с кем сегодня насмерть бьются наши подразделения там, на бывшей Украине.

Никто не знает, когда окончится специальная военная операция, но каждый русский человек уверен в её исходе, и молится не только о Победе, но и о скорейшем наступлении мира. Русского мира

Сергей Арутюнов

Мелкий снег сыпал и сыпал на промёрзлую землю... 13-е января. И число народом не любимое, и месяц не самый тёплый. Люди в микроавтобусе устало смотрели в окно: очередь на выезд не предвещала ничего хорошего – часов 5-6 точно…

С полуторагодовалым малышом проблема еще та. Мальчик лет восьми нетерпеливо вертелся на заднем сиденье.

«Долго ещё?» – скорее от отчаянья, чем от любопытства спросил он.

«Долго!» – привычно кивнула мать.

Блокпост в Марьинке всегда был делом небыстрым. Всегда…Это слово поменяло не только смысл, но и суть. Всегда – это во время войны. Раньше до Марьинки доезжали за 10 минут, а теперь иногда сутками приходится стоять, несмотря на то, что огни родного посёлка и телевышки видны в темноте с линии разграничения. Вот она – Петровка, малая Родина… Хотя, как Родина, может быть малой или большой – она, как мать. Или есть, или нет.

Времени порассуждать было много. Мысли вертелись в голове, как пчёлы над майским садом. Начинало темнеть.

«Батюшка, спаси Вас Господи! Как Вы тут?» – женщина радостно открыла дверь стучащему в окно священнослужителю! Трижды поцеловавшись, она протянула руки для благословления.

«Крестничек звонил, говорит, жена с детьми и родителями на блокпосту замерзает… Вот приехал помочь. Стойте тут, если не получится, поедемте к нам ночевать. А управит Господь – проведу Вас. Подождите тут, родненькие!»

Мелкая ледяная крупа засыпала на рясу. Удалявшийся по разделительной полосе Батюшка прижал к груди икону и вжал плечи.

Даже на солидном расстоянии было видно, как ветер треплет его седые волосы. Душа сжалась в маленький трепыхающийся комочек от благодарности, хотя бы за попытку помочь. Телефонный звонок разорвал тишину.

«Подъезжайте к блокпосту. Аварийку включите только. Скажите, там Вас Батюшка ждёт!». – От начавшегося движения на сидении заворочались спящие дети.

«Ура – мы едем!!!» – подпрыгивал старший мальчик. «Ура!» – подхватывал малыш…

Таможенник деловито заглянул в багажник и, не найдя ничего кроме домашних заготовок, устало спросил: «Отец, место есть? Бойца нашего до нулевого подкинешь?»

От ответа зависел беспроблемный и быстрый проезд. Водитель кивнул головой. Батюшка крестил вслед отъезжающий микроавтобус.

Синий от холода мальчишка лет двадцати с огромным ящиком с «Новой почты» запрыгнул в салон. Дети сжались в угол и испуганно смотрели на военного.

«Привет!» – сказал он и протянул ребятам по мятной конфете.

В салоне повисла тишина. Вот он – тот, кто стоит на нулевом… Возможно, именно он стреляет по нам каждый вечер. Хотя впечатления грозного вояки он никак не производил.

«Посылку от мамки получил», – деловито сообщил он. – «Теплые вещи и покушать».

Тишина становилась гнетущей. Солдат в украинской форме явно промёрз до костей и не без удовольствия вытянул ноги.

«Своих детей нет еще?» – почему-то спросила женщина, видя, как он рассматривает мальчишек.

«А хто його знае? Може де и бегают по лесах – мы, бандеровцы, таки»!

Женщина поёжилась. Бахвальство этого пацана вызывало тошноту.

«Так уж и бандеровец?» – с какой-то нерешительностью спросила она…

«Самый, что ни на есть!» – кивнул солдатик. – «Зи Львова! В мене там мамка!» – Голос его неожиданно дрогнул, и что-то неподдельно детское мелькнуло в лице.

«Да, как же Вас к нам занесло?» – вырвалось у женщины. Она тут же осеклась, понимая ответ…

«По призыву. Повернусь, зразу до церквы пойду, як що вцелию… Так мамка сныться, хочу до неи, до нестямы», – продолжал лопотать солдат. – «А, ось вже и прыихалы! Я бачив, за вас поп клопотав. Помолиться за мене, будь ласка! Завтра – Васыля, а я – Васыль!».

Дверь захлопнулась и лишь ящик с «Новой почты» мелькнул в темноте.

Через полчаса, когда вещи были разложены, и готовился нехитрый ужин, дети наперебой рассказывали отцу, как сегодня дедуля подвозил военного, и он дал им настоящие солдатские конфеты. Вдалеке слышались разрывы мин. Для прифронтового района обычное дело.

Солдат не выходил из головы: то виделись дрожащие от холода пальцы, то мечтательные детские глаза в предвкушении гостинцев из дома, то смешное бахвальство в разговоре…

Через несколько часов обстрел усилился. Детей уложили в холле – самой безопасной комнате квартиры (там нет стёкол и она в центре помещения: с любой стороны по две стенки).

Хозяйка привычно зажгла лампадку. «Святый Боже, Святый Крепкий, помилуй нас…», «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится…»

Полночь. Земля содрогалась от взрывов – арт-дуэль. Во дворе орали сигнализации автомобилей, за стеной протяжно выл соседский ребёнок.

«...Не убоишься от страха ночного, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме приходящая...», – читала с каким-то остервенением женщина.

Заворочался сын: «Ну, где же ты, мамочка?»

Взгляд женщины из отчаянного превратился в задумчивый. «И помилуй Раба твоего Василия, ибо не ведает, что творит. Сохрани его живым, верни его матери, ибо я тоже мать… Матерь Божья, помилуй всех и сохрани…»

Слёзы текли рекой, а «приветы от Васыля» разрывались всё ближе… Огонек лампадки прыгал в такт разрывов. Тень хаотично металась по стене. Сводка попаданий в соцсети росла каждую минуту…

И лишь младший сын сладко спал, зажав в руке солдатскую конфету.