Благодарим дружественный портал «Православие.ru» за публикацию нескольких глав из книги митрополита Симферопольского и Крымского Тихона (Шевкунова) «Гибель империи». 18-серийный документальный фильм по книге снят в 2021-м году и сейчас идёт по каналу «Россия-24», но гораздо важнее параллели, проведённые автором через почти ровно столетие: либерализированная элита упорно тянет общество к бунту, несмотря на более-менее приемлемые условия жизни для большинства.
Радикализация элит, их вечное недовольство ограничениями «прав и свобод» – признак дурной в любом из исторических контекстов: общественный климат способен в одночасье, за сутки, опрокинуть страну и привести её к ничтожеству, растоптать честь и достоинство, посеять вражду на многие поколения вперёд. Оправились ли мы от Гражданской войны настолько, что можем позволить себе роскошь развязать следующую? Нет, нет и нет, говорят охранительные силы в обществе, и мы можем лишь соглашаться с ними. Как и сто лет назад, оскудение веры может совершить множество зловещих чудес прямо у нас на глазах. Открытая ненависть к нам «уважаемых партнёров» не так сильна, как внутренний раздор, говорит митрополит Тихон.
Прочтите две главы из его книги – о «передовом обществе» и «уважаемых партнёрах».
Сергей Арутюнов
Передовое общество
Замечательный русский писатель Владимир Алексеевич Солоухин, с которым мне выпала честь лично общаться, как-то заметил:
«Когда нам хотят доказать, что крестьянство в России бедствовало, что Россия была нищей страной, то хочется спросить: откуда же взялись шесть миллионов зажиточных хозяйств для раскулачивания? Если в стране шесть миллионов богатых хозяйств, то можно ли ее назвать нищей? Теперь позвольте спросить, если все цвело: наука, музыка, литература, театр, певческие голоса, балет, живопись, архитектура, бурно развивалась промышленность, наступая на пятки самым передовым странам; русским хлебом и салом завалены мировые рынки; в деревнях праздники, хороводы и песни; на масленицах катания; магазины ломятся от продуктов; все дешево, доступно, – и вот если все это цвело, так что же тогда гнило?»
А может, правда ничего и не гнило?
Но страна-то рухнула – как громадное, прекрасное, но подгнившее дерево.
«Передовое общество» России – особая материя в нашей истории. Именно это меньшинство, само себя гордо именовавшее «передовым, прогрессивным, либеральным», стало двигателем февральского переворота, так страшно отразившегося на судьбах народа и страны.
«Передовое прогрессивное общество» стало своего рода государством в государстве. Главная цель его была высока – «спасение России». От кого? От бездушного, деспотического, косного, отсталого государства, в котором отсутствуют свобода и перспективы жизни. От государства Российского.
Философ Семен Людвигович Франк вспоминал:
«В ту эпоху преобладающее большинство русских людей из состава так называемой интеллигенции жило одной верой, имело один смысл жизни: эту веру лучше всего определить как веру в революцию. Русский народ – так чувствовали мы – страдает и гибнет под гнетом устаревшей, выродившейся, злой, эгоистической, произвольной власти. Министры, губернаторы, полиция – в конечном итоге система самодержавной власти во главе с Царем – повинны во всех бедствиях русской жизни: в народной нищете, в народном невежестве, в отсталости русской культуры, во всех совершаемых преступлениях. Коротко говоря, существовавшая политическая форма казалась нам единственным источником всего зла. Достаточно уничтожить эту форму и устранить от власти людей, ее воплощавших и пропитанных ее духом, чтобы зло исчезло и заменилось добром, и наступил золотой век всеобщего счастья и братства… Основная точка устремления лежала не в будущем и его творчестве, а в отрицании прошлого и настоящего».
«Передовое общество», ставшее внутри Российской империи как бы параллельным государством, точнее квазигосударством, имело свои законы, причем весьма жесткие. Имело оно своих публичных и теневых лидеров. Свои финансы, свою прессу. Последняя в предреволюционный период включала в себя подавляющее большинство официальных российских газет и журналов, зачастую издаваемых на деньги правительства.
«Добрая половина русских революционеров имели возможность продолжать свою террористическую деятельность только благодаря гонорарам, которые они получали от русских издателей!» – писал в своих мемуарах великий князь Александр Михайлович.
И несмотря на это, весь мир упрекал Россию за ее «гнет печати»!
Имело это «государство» и свою разведку, и свою армию, весьма эффективную, к рассказу о которой мы еще вернемся.
Подданные Российской империи, то делом, то словом и самим своим мировоззрением присягавшие на верность «прогрессивному обществу», по сути становились лояльнейшими гражданами именно этого квазигосударства. Интересы реальной России становились для них в лучшем случае вторичными, а зачастую – прямо враждебными.
И это при том, что после Манифеста Николая II от 17 октября 1905 года об усовершенствовании государственного порядка уровень гражданских свобод в Российской империи был зачастую выше, чем в самых либеральных странах.
Практически исчезла цензура. В русском парламенте заседали представители различных партий, в том числе радикальные противники существующего строя – большевики-ленинцы и социалисты- революционеры. В Думе звучали речи, призывавшие к свержению законной власти. Финляндия, входившая в состав «деспотической» России, в 1906 году стала первой в Европе страной, где женщины получили право избирать и быть избранными в парламент. В царской России в 1913 году издавалось больше наименований журналов, чем в Советском Союзе в 1980-м.
Во время войны депутаты-большевики разъезжали по фронтам и агитировали за поражение собственной страны. Впрочем, здесь даже у царского правительства недоставало терпения: агитаторов иногда (!) арестовывали за государственную измену.
Заключенных в Российской империи к 1910 году было около 56 человек на 100 тысяч жителей. В СССР в 1938 году этот показатель превышал 1200 человек. В современной России, по данным на 2015 год, – около 430 человек.
Начало XX столетия в России – время неслыханного разгула политического террора. Развязавшие его партии открыто обозначали в собственных уставах террор одним из основных инструментов своей политической деятельности. Это были различные партии социалистов-революционеров (эсеров) и партия большевиков, имевшие собственные вооруженные формирования – отряды боевиков.
За двадцать четыре года правления Николая II (1894–1917) было вынесено около десяти тысяч смертных приговоров, из которых в исполнение приведено 43%. Высшую меру получали особо жестокие убийцы и террористы, осуществившие теракты против полицейских и чиновников, губернаторов и министров. Причем очень часто в таких терактах гибли случайные люди. В целом за время правления Николая «Кровавого» было казнено людей вдвое меньше, чем в советское время в среднем казнили за один год.
А пока – вот лишь некоторые из жертв развязанной террористической войны против России.
1901 год – убит министр народного просвещения Николай Павлович Боголепов. Убийство с ликованием встречено российскими студентами, сочинившими по этому поводу песенку. Убийца, некто Карпович, приговорен к каторге. Бежал за границу.
1902 год – убит министр внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин. Николай II, получив прошение матери убийцы, Балмашева, согласился помиловать его. Но террорист отказался писать ходатайство и был повешен.
1904 год – убит министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве. Убийство было воспринято русским «прогрессивным обществом» как праздник, в столице поздравляли друг друга, обнимались, пили шампанское. Убийца, Егор Созонов, получил пожизненную каторгу, писал мемуары. В его честь названы улицы в Уфе, Челябинске, Воронеже, Екатеринбурге.
1905 год – убиты один за другим два московских градоначальника. Первым – Великий князь Сергей Александрович. Убийца – эсер Каляев. В советской России в честь террориста был водружен памятник в Александровском саду и названы улицы в Москве и 25-ти городах СССР. В Сергиевом Посаде до сих пор существует не одна, а целых две Каляевские улицы. Следующий московский градоначальник, Павел Павлович Шувалов, убит несколько месяцев спустя. Эсер Куликовский, исполнитель «смертного приговора», отделался каторгой.
В 1906 году состоялось покушение на П. А. Столыпина в его доме на Аптекарском острове. Генерал А. Н. Замятин, адъютант Столыпина, ценой своей жизни спас премьер-министра. Взрывом убило двадцать шесть человек, тридцать три были тяжело ранены. Были искалечены сын и дочь Столыпина. Кстати, бомбы для этого преступления были изготовлены в квартире, предоставленной писателем М. Горьким своим друзьям и соратникам террористам. Сам Петр Аркадьевич будет убит несколько лет спустя, в 1911 году. За последние десять лет жизни П. А. Столыпина на него готовились или были совершены одиннадцать покушений.
А сколько погибло обычных чиновников, полицейских! Терроризм стал в России в буквальном смысле слова повседневным явлением.
С октября 1905 по 1907 год было убито и ранено более чем девять тысяч человек, включая множество случайных людей. Только по официальной статистике, с января 1908 года по май 1910-го произошло без малого двадцать тысяч террористических актов, в результате которых было убито семьсот пятьдесят государственных чиновников и более трех тысяч частных лиц, тысячи были ранены. Ученые оценивают число убитых и раненых в период с 1901 по 1911 год в семнадцать тысяч человек.
15 июля 1904 г. Государственные чиновники и группа любопытных у места убийства министра внутренних дел Вячеслава Константиновича фон Плеве
15 июля 1904 г. Государственные чиновники и группа любопытных у места убийства министра внутренних дел Вячеслава Константиновича фон Плеве
Дача премьер-министра П.А. Столыпина в Санкт-Петербурге на Аптекарском острове после покушения 12 августа 1906 г.
Дача премьер-министра П.А. Столыпина в Санкт-Петербурге на Аптекарском острове после покушения 12 августа 1906 г.
Карета казначейства после нападения на нее эсеров на набережной Екатерининского канала. 1906 г.
Карета казначейства после нападения на нее эсеров на набережной Екатерининского канала. 1906 г.
Это пять жертв каждый день!
В разгар террористических атак Петр Аркадьевич Столыпин разъяснил «прогрессивному обществу», своим будущим убийцам, позицию правительства:
«Людям, господа, свойственно и ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью. Пусть эти злоупотребления будут разоблачены, пусть они будут судимы и осуждаемы. Но иначе должно правительство относиться к нападкам, ведущим к созданию настроения, в атмосфере которого должно готовиться открытое выступление; эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызывать у правительства, у власти паралич воли и мысли. Все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: “Руки вверх”. На эти слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: “Не запугаете!”»
Как мы уже заметили, далеко не все террористы несли заслуженное наказание. Число убитых госслужащих значительно превышало число казненных преступников. Волну терроризма удалось сбить, но не до конца.
На кого же опиралась эта страшная кровавая энергия? На деньги? Безусловно. Но деньги были далеко не главным фактором. Первейшей и самой вдохновляющей поддержкой террора было его одобрение и содействие ему со стороны российского «передового общества». Террористы и являлись в квазигосударстве его армией, овеянной восторгом и славой.
Истинные представители «передового общества», а таких было совсем не мало, – от учителей и железнодорожных служащих до депутатов, университетских профессоров и аристократов – горячо и абсолютно искренне заверяли друг друга, что никогда не доложат в полицию, случись им узнать об очередном готовящемся покушении на какого-нибудь чиновника или губернатора. Такое отношение к власти стало в «прогрессивном обществе» не просто хорошим, но единственно правильным тоном. Для либерального интеллигента террорист был вполне рукопожатным единомышленником и собеседником. А царский генерал или царский чиновник – презираем, ему зазорно было подать руку.
Писатель и публицист русского зарубежья Иван Лукьянович Солоневич особо подчеркивал:
«Делали революцию почти безымянная масса русской гуманитарной профессуры, которая с сотен университетских и прочих кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти безымянных профессоров. Жаль, что на Красной площади рядом с мавзолеем Ильича не стоит памятник “неизвестному профессору”. Без массовой поддержки этой профессуры революция не имела бы никакой общественной опоры».
Терроризм поддерживали замечательные русские писатели и крупные промышленники. Одним из самых известных, говоря современным языком, спонсоров российского террора, как мы уже говорили, был Максим Горький. Знаменитый писатель снабжал боевиков не только помещениями для изготовления взрывчатки, но и деньгами.
Другой модный писатель, Леонид Андреев, прятал на своей даче боевиков и был сообщником убийц московского губернатора Великого князя Сергея Александровича.
Убийство не просто чиновника, а члена Царской семьи вызвало в «прогрессивном обществе» совершенно неприличный, безудержный восторг и ликование.
«Кто будет номер два?» – остроумно интересовались друг у друга «прогрессивные граждане». И шутили: «Великий князь впервые в жизни пораскинул мозгами…» Господа имели в виду, что Елизавета Федоровна – супруга взорванного террористами Сергея Александровича – своими руками собрала части тела мужа, разметанные по кремлевской брусчатке. Великая княгиня нашла в себе силы посетить убийцу в тюрьме и простить его. В 1918 году большевики живой сбросят Великую княгиню Елизавету Федоровну в шахту в Алапаевске, обрекая на долгую мучительную смерть.
Убийства В. К. Плеве и Великого князя Сергея Александровича подняли популярность террористов-эсеров на небывалую высоту. Самые известные люди того времени наперебой стремились принять гражданство «прогрессивного общества». Осип Мандельштам пытается вступить в боевую эсеровскую организацию. Членом партии эсеров становится автор «Алых парусов» Александр Грин. А еще: поэты Сергей Есенин и Николай Клюев, экономисты Александр Чаянов и Николай Кондратьев, социолог Питирим Сорокин. И многие-многие другие…
Не остался в стороне и Лев Николаевич Толстой. Писатель Владимир Галактионович Короленко передает слова А. П. Чехова о том, как отреагировал Толстой на известие о только что совершившемся покушении на петербуржского градоначальника фон дер Лауница: «Он сделал нетерпеливое движение и сказал с досадой: “И, наверное, опять промахнулся?!”»
Толстой не зря был раздосадован: в тот раз покушение и вправду не удалось. Но досада была недолгой – Владимир Федорович фон дер Лауниц вскоре был убит после пятнадцати (!) покушений.
Другой разговор с Львом Николаевичем состоялся у самого Короленко, сообщившего великому писателю новость об убийстве министра внутренних дел Сипягина:
«Толстой лежал в постели с закрытыми глазами. Тут его глаза раскрылись, и он сказал: “Оно, конечно, убивать грех… Но и осуждать этого человека мы не можем”. Он опять закрыл глаза и несколько времени лежал, задумавшись. Потом глаза опять раскрылись, взгляд сверкнул острым огоньком из-под нависавших бровей, и он сказал: “И все-таки не могу не сказать: это целесообразно!”»
Если такие адвокаты говорили о целесообразности террора, можно представить, с каким задором и энтузиазмом «передовое российское общество» утверждалось в своем праве выносить смертные приговоры тем, кто, по их мнению, не должен жить.
Не побоюсь слов, которые вы сейчас прочтете. Повивальной бабкой красного, зеленого, белого терроров, как и террора 1930-х годов, было именно «прогрессивное российское общество». Страшно произнести, но это так. Именно «совестливая, интеллигентная, передовая» общественность восхищалась, оправдывала, всячески поощряла и, наконец, в полном помрачении ума – взращивала террор в России. Плоды этих трудов нам хорошо известны.
«Дух творит себе формы». Этот духовный закон сформулировал замечательный ученый-хирург и святой архиерей архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), свидетель революционных событий. Дух ниспровержения с гордостной уверенностью в своей правоте, овладевший значительной частью российского общества, на многие годы породил такие формы разрушительного самовыражения, которые чуть не погубили историческую Россию.
Но чего же конкретно российское прогрессивное общество требовало от Императора и правительства?
Власти!
Никто другой, а именно «передовое общество» должно было являть в России Власть. Императору и чиновникам следовало быть этой Власти во всем послушными и управляемыми.
Из Императора буквально выколачивали так называемое «ответственное министерство». Имелся в виду такой кабинет министров, который будет назначаем не Императором и подотчетен не ему, а во всех своих четырех созывах оппозиционной Государственной думе. Будущим руководителем «правительства доверия» видели лучших людей страны: председателя Думы Михаила Родзянко или князя Георгия Львова. А министрами – Милюкова, Коновалова, Маклакова, Керенского, других их единомышленников.
После февральского переворота именно эти люди и станут «властью»: премьер-министрами и министрами. И в считаные месяцы под восторженные крики и не только «передового», но и практически всего российского общества доведут страну до полного краха. Исходя из этого, неудивительно, что Николай II, прекрасно знавший цену и профессиональные качества этих, без сомнения, популярнейших политиков, категорически отказывался добровольно вручать в их руки судьбы России.
Что ж! Им пришлось силой принудить Императора сделать это, шантажируя фактически арестованного во Пскове Царя самыми страшными для него угрозами: полного разрушения фронта и победного прорыва германских войск в том случае, если Император останется на престоле. Но об этом позже.
Еще одно небольшое лирическое отступление
Политика Британии, да и всего западного мира в отношении Российской империи, Советского Союза, Русского Царства, нынешней Российской Федерации, по сути, не меняется по крайней мере со времен Ивана Грозного, то есть с XVI века. Условно ее можно обозначить так: России позволено развиваться, в том числе и по своему собственному усмотрению, но лишь до четко определенного уровня. Как только наша страна достигает в своем политическом и экономическом развитии некоего верхнего предела, (которой устанавливается и ведом только лишь западным «партнерам»), то, независимо от политического строя в России, наличия союзнических межгосударственных договоров, личных отношений между лидерами, — Запад незамедлительно включает систему активных разрушительных воздействий на нашу страну, причем любых, без малейших моральных ограничений. Задача: подчинение России либо низвержение ее как можно глубже. С тем, чтобы на долгие годы русским потребовались бы очередные героические подвиги по «возрождению из разрухи», «подъему с колен» и устремлению в свое заветное «светлое будущее». Когда же Россия снова достигает ведомого лишь Западу предела… Что ж… как говорится: «Sorry, nothing personal!» Слава Богу, России зачастую удается отразить, не допустить подобные атаки. Или выйти из схватки, став сильнее. Но не всегда…
Бывает, и, слава Богу, не так уж редко, что Россия каверзы наших закадычных партнеров превозмогает. Но бывает, и тоже не так уж редко, что верх берут те, кто Россию очень, очень не любит. Скажут: «Да полноте! Снова ваши вечные причитания и страшилки. Покажите нам хоть одного деятеля, который признавался в нелюбви к вашей России». Легко напомним про одного не просто «деятеля», но крупнейшего идеолога такой ненависти, которого все мы прекрасно знаем. Памятники ему воздвигнуты по всему лицу земли русской.
Это Карл Маркс.
Родился он в Германии, но полжизни прожил в Лондоне. Карл Маркс неподдельно, от всего своего огромного сердца и могучего ума ненавидел нашу страну.
Остановить Россию, — утверждал он, — одна из важнейших задач Европы! Основоположник научного коммунизма иногда, в буквальном смысле слова, с пеной у рта требовал претворения в жизнь этой своей мечты, в том числе во множестве своих печатных работ, кстати изданных в нашей стране на русском языке советским Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
Вот, к примеру, как К. Маркс наставляет противников России в дни Крымской войны:
«Без сомнения, турецко-европейский флот сможет разрушить Севастополь и уничтожить русский черноморский флот; союзники в состоянии захватить и удержать Крым, оккупировать Одессу, блокировать Азовское море и развязать руки кавказским горцам. То, что должно быть предпринято в Балтийском море, так же самоочевидно, как и то, что должно быть предпринято в Черном море: необходимо любой ценой добиться союза со Швецией; если понадобится, припугнуть Данию, развязать восстание в Финляндии путем высадки достаточного количества войск и обещания, что мир будет заключен только при условии присоединения этой провинции к Швеции. Высаженные в Финляндии войска угрожали бы Петербургу, в то время как флоты бомбардировали бы Кронштадт. Все будет зависеть от того, будут ли европейские морские державы действовать решительно и энергично».
А вот стратегические планы знаменитого друга и соратника Маркса, Фридриха Энгельса, имя которого до сих пор носят не только улицы, но и города России:
«Сначала надо добиться, чтобы Россия очистила Крым, все Закавказье и Кавказ до Терека и Кубани, чтобы была сожжена Одесса (!), разрушена гавань в Николаеве и очищен Дунай до Галаца».
Оттеснить Россию к границам Азии — вот о чем грезили вожди мирового пролетариата.
Но хватит о них!.. Не могу не процитировать всеми любимого писателя — Артура Конан-Дойла. В 1930 году, когда давно уже было ясно, что ни о каком Константинополе, ни о каких проливах, ни о какой Святой Земле для России речи не идет, он откровенно признавался в газете «The Daily Telegraph»:
«Если бы победоносная Россия осталась империей, разве не явилась бы она для нас (в отсутствии германского противовеса) источником новой страшной угрозы?».
То, о чем мы сейчас вспомнили, это просто данность. По поводу нее не следует расстраиваться, а тем более строить иллюзии. Это — реальность. Нам с ней жить. Но когда время от времени на русском языке звучат заявления, что всё чудесным образом, к всеобщему удовольствию, вдруг когда-нибудь изменится, мы должны понимать: такие слова — лишь пустые, прекраснодушные мечты. Но когда мы об этом в очередной раз забудем… Не «если», а именно «когда!», пусть нас вернет в реальность любимый томик Артура Конан-Дойла на полке книжного шкафа или встретившийся на прогулке памятник основоположнику марксизма-ленинизма где‑нибудь на древней псковской улице или у Большого театра в самом центре русской столицы.
Император во главе армии
К лету 1915 года положение стало очень опасным. В столицах поползли истерические слухи об изменниках и немецких шпионах. Вновь угрожающе активизировалась оппозиция. В этот напряженнейший момент Николай II принял решение лично возглавить командование армией.
Когда в августе 1915 года Царь объявил об этом, реакция была скорее негативной, как внутри России, так и среди союзников.
Но вот что пишет, находясь в эмиграции, быть может, лучший историк Первой мировой войны Антон Антонович Керсновский:
«Это было единственным выходом из создавшейся критической обстановки. Каждый час промедления грозил гибелью. Верховный главнокомандующий и его сотрудники не справлялись больше с положением — их надлежало срочно заменить. А за отсутствием в России полководца заменить Верховного мог только Государь».
Вступление Николая II в должность совпало с крайне опасным наступлением немцев глубоко в тыл русской армии — Свенцянским прорывом. Под ударами немецкой кавалерии была оставлена Вильна. Но, к удивлению многих, под руководством Государя, ставшего во главе армии, прорыв был ликвидирован. Немецкая кавалерия разгромлена, «великое отступление» русской армии остановлено. С этого же времени войска под командованием Императора больше не сдали врагу ни пяди родной земли!
Николай Александрович, как и все мужчины династии Романовых, получил военное образование. Император ездил по фронтам, посещая зоны боевых действий. Лично проверял качество солдатской пищи и новой амуниции. Однажды он испытал на себе новое снаряжение пехотинца, пройдя маршем 40 верст.
Теперь он должен был бо́льшую часть времени проводить в Ставке. Часто он брал с собой одиннадцатилетнего сына Алексея. Несмотря на тяжелую болезнь (у мальчика была гемофилия, но это должно было оставаться государственной тайной), наследник должен был привыкать к военному быту.
Сейчас много спорят о современных элитах. А в чем была элитарность тех, дореволюционных элит, в первую очередь аристократии и дворянства? Мы знаем, что большая часть мужчин из семей дворянства и аристократии с детских лет записывались на военную службу, а затем и проходили ее. Так вот: принадлежность к элите в первую очередь состояла в том, что эти семьи поколениями воспитывали своих сыновей в готовности умереть за Родину.
Своих сыновей с первых дней войны отправило на фронт и семейство Романовых. Всего от семьи императорской крови ушли воевать 16 мужчин — от главнокомандующего и походного атамана до командиров частей и соединений и младших офицеров — шестерых самых молодых членов семьи. Восемь из них за личное мужество были награждены орденом Святого Георгия IV степени (один — дважды), семеро — Георгиевским оружием.
Орден святого Георгия IV степени — низший из Георгиевских офицерских орденов. За какие же заслуги его вручали? Вот пример.
Корнет Гусарского полка князь императорской крови Олег Константинович, в свои неполные 22 года командуя взводом гусар, первым ворвался в ряды противника. Неприятель был разбит, но в бою корнет Романов получил смертельное ранение.
Умирал он в госпитале, как вспоминали, тяжело, но сохраняя до последней минуты мужество. Награжден орденом св. Георгия IV степени «за мужество и храбрость, проявленные при атаке и уничтожении германских разъездов, причем Его Высочество первым доскакал до неприятеля» (Высочайший приказ от 29 сентября 1914 г.). Узнав о награде за день до смерти, корнет по-юношески искренне обрадовался: «Я так счастлив, так счастлив! Это нужно было. Это поднимет дух, когда узнают, что пролита кровь Царского Дома».
Несколько Романовых были ранены и вернулись в строй. Один из Великих князей, живший за границей, после известия об объявлении войны немедленно возвратился в Россию и был направлен в действующую армию.
Представители тогдашней государственной элиты — от аристократических родов до мелкопоместного дворянства — в большинстве своем без раздумья выполнили свой долг по защите Отечества. Среди них были и дворяне Псковской губернии: от столбового дворянина генерал-майора Пантелеймона Николаевича Симанского, дяди будущего Патриарха Алексия I, до 179 юных псковских дворян, призванных в одном только 1915-м году.
…Но вернемся к повествованию.
С августа 1915 года все военные планы разрабатывались в штабе Верховного главнокомандующего под руководством Николая II. В 1916-м году именно благодаря настойчивости Императора был осуществлен знаменитый Луцкий прорыв, который мы обычно называем Брусиловским. Практически все руководство штаба во главе с его начальником генералом М. В. Алексеевым было против этого наступления. Только поддержка Николаем II, профессионально разобравшимся и оценившим план генерала Брусилова, сделала возможной военную операцию, в результате которой австро-венгерская армия была разбита наголову.
Генерал Николай Александрович Лохвицкий, участник Первой мировой войны, герой и России, и Франции (воевал и на Восточном, и на Западном фронтах), так подвел итоги деятельности Николая II на посту Верховного главнокомандующего:
«9 лет понадобилось Петру Великому, чтобы нарвских побежденных обратить в полтавских победителей. Последний Верховный главнокомандующий Императорской армией, Император Николай II, сделал ту же работу за полтора года… Работа его была оценена и врагами. Но между Государем и его армией и победой стала революция».
Не только боевые, но и беспрецедентные дипломатические победы сопутствовали России под руководством Императора и Верховного главнокомандующего.
В 1916-м году было заключено соглашение между Российской империей, Великобританией, Францией и Италией, названное по именам английского и французского дипломатов договором Сайкса–Пико. Согласно этому межгосударственному соглашению, после войны Российской империи отходили проливы Босфор и Дарданеллы, Константинополь, Восточная Турция, Мраморное море со всеми островами и Измирским заливом, Галлипольский полуостров, часть Северного Курдистана, южная Фракия по линии Энос–Мидия, острова Имброс и Тенедос в Эгейском море, Западная Грузия и Армения с горой Арарат и озером Ван. Так же Россия, совместно со странами Антанты, получала в управление Иерусалим и Святую Землю.
Еще были живы свидетели поражения России в Крымской войне в 1856-м году, когда международным антироссийским союзом была сделана попытка запретить России даже иметь военный флот в Черном море. И вот, спустя полвека ключи от этого моря передавались России. Кроме того, Россия должна была получить громадные репарации как страна, наиболее пострадавшая в войне (для справки: по итогам Первой мировой Германия завершила выплаты репараций Англии и Франции только в 2010-м году).
Некоторые историки утверждают, что, добившись от Антанты столь выгодных условий, Император Николай II подписал себе смертный приговор. И действительно: англичане, особенно к концу войны, прямо высказывались, что не собираются выполнять свои обязательства по договору Сайкса–Пико и сделают все, чтобы не допустить усиления России.
Как известно, они добились своего. Россия не только не получила ничего, но и оказалась среди стран, проигравших Первую мировую войну, с разрушительными для нашей Родины последствиями. Никаких военных предпосылок для такого сокрушительного финала объективно не было. Процент потерь относительно числа мобилизованных в нашей армии (11%) был меньше, чем в германской (15%), австро-венгерской (17%), турецкой (27%), французской (16%), и лишь немного уступал английской (10%).
Вот фрагмент из воспоминаний генерала Антона Ивановича Деникина:
«Наши союзники не смеют забывать ни на минуту, что к середине января 1917 года эта (русская) армия удерживала на своем фронте 187 вражеских дивизий, то есть 49% всех сил противника, действовавших на европейских и азиатских фронтах. Старая русская армия заключала в себе достаточно еще сил, чтобы продолжать войну и одержать победу».
С. С. Ольденбург писал:
«Самым трудным и самым забытым подвигом Императора Николая II было то, что он при невероятно тяжелых условиях довел Россию до порога победы: его противники не дали ей переступить через этот порог».
Пока Царь находился на фронте, Императрица Александра Федоровна вела поистине подвижническую деятельность: на ее средства было оборудовано до 70 лазаретов. Под госпитали были переданы также помещения Зимнего и Царскосельского дворцов. Императрица и ее старшие дочери прошли обучение в школе сестер милосердия. В течение трех лет (!) они трудились в госпиталях: ассистировали при операциях, наравне с другими медицинскими сестрами ухаживали за ранеными. Заботой были окружены не только русские воины, но и раненые военнопленные.
Александра Федоровна была уникальной женщиной, бесконечно любящей Россию и русский народ. К несчастью, нашим народом она при жизни была абсолютно не оценена и не понята. Лишь спустя десятилетия после мученической кончины она причислена Русской Православной Церковью к лику святых.
Экономика России выдерживала колоссальное напряжение, несмотря на гигантский рост военных расходов: с 1 миллиарда 655 миллионов рублей в 1914-м году до 14,5 (!) миллиардов в 1916‑м 102. Да, внутренний и внешний долг России к февралю 1917 года вырос до 13,8 миллиардов рублей. Но такая же ситуация сложилась во всех без исключения воюющих к тому времени странах, даже в богатейшей Англии, попавшей по итогам войны в настоящую долговую кабалу к американским банкирам. Но это особая история…
Наиболее остро стоял вопрос о скорейшем переводе промышленности на военные рельсы, о снабжении армии. Насколько справились с новыми вызовами Николай II и его правительство? На этот вопрос нам отвечает эксперт, которого сложно заподозрить в симпатиях к России — Уинстон Черчилль, в годы Первой мировой занимавший пост военно-морского министра, а затем министра вооружений Великобритании:
«Мало эпизодов великой войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное гигантское усилие России в 1916-м году».
Грандиозная перестройка промышленности в разгар боевых действий стала настоящим подвигом Николая II и его министров. К 1917 году производство ружей увеличилось в два с половиной раза. Пулеметов — шестикратно (был построен крупнейший в мире Ковровский пулеметный завод). Легких орудий — девятикратно. Тяжелых орудий — четырехкратно. Производство снарядов увеличилось в 16 раз!
Кстати, каким оружием и какими снарядами Красная армия в долгие 4 года Гражданской войны сражалась? Ведь большинство военных заводов стояли. Ответ прост: в основном теми, которые были произведены для победы над Германией военной промышленностью России при Николае II.
К началу 1917 года правительству полностью удалось преодолеть кризис первого этапа войны. Россия и ее союзники готовились к решающему удару по изнуренной битвами Германии. Победы давались нелегко, но все — и русские военачальники, и союзники, и даже немецкое командование — были убеждены: исход войны предрешен.
Главнокомандующий Восточным немецким фронтом Эрих Людендорф так оценивал обстановку, сложившуюся к началу 1917 года:
«Наше положение было чрезвычайно тяжелое, почти безвыходное… О собственном наступлении нечего было и думать — все резервы были необходимы для обороны. Наше поражение казалось неизбежным».
Генеральное наступление назначили на весну–лето 1917 года. Осень–зима должны были стать победными. Это являлось настолько очевидным, что в конце 1916 года к грядущим парадам победы в поверженных столицах — Берлине, Вене и Стамбуле — была пошита и отправлена на склады новая военная форма, в том числе те самые «буденовки», известные впоследствии как головные уборы красноармейцев. Они были созданы по эскизам художника В. М. Васнецова и первоначально назывались «богатырками». В центре богатырки, напоминавшей древнерусский шлем, красовался двуглавый орел. В армии Троцкого имперских орлов содрали, а их место заняла красная звезда. Да и «кожанки» комиссаров тоже были царскими — форма для летчиков и экипажей бронеавтомобилей.
Вновь из воспоминаний Уинстона Черчилля:
«Ни к одной стране в мире судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань уже была видна. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось на нее. Все жертвы были принесены; вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком… В марте Царь был на престоле; Российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна. Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен был исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна… Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдания и смерть. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат… Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных — недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России.
Держа победу уже в руках, она пала на землю заживо, пожираемая червями».
Хлеб
Принято считать, что спусковым крючком Февральской революции стал кризис с дефицитом хлеба в столице. Время было военное, и проблемы с продовольствием по сравнению с мирными годами временами ощущались. В Англии и даже в нейтральной Швеции действовала карточная система, введение которой в России долго обсуждали, да так и не приняли. В Германии и Австро-Венгрии попросту голодали. Более миллиона немцев и австрийцев умерли от недоедания.
Об уровне же продовольственных проблем в Петрограде можно судить по публикации в столичном «Коммерсанте» от 7 февраля 1917 года:
«Лимонов на рынке совсем нет. В крайне ограниченном количестве имеется на рынке мороженый лимон, причем цены назначаются от 65 до 70 рублей за ящик в 330 штук. Мандаринов на рынке нет. Отсутствуют ананасы».
Совсем скоро в столице начнется такой голод, что жителям будет очень сложно понять, чем же они совсем недавно были недовольны.
Сразу следует сказать, что дефицит черного хлеба (белого было достаточно) в Петрограде и других крупных городах России действительно существовал. Временные перебои объясняли нерадением властей, перегрузкой железных дорог военными поставками и снежными заносами. Но, с другой стороны, зима в Россию пришла, что называется, не впервые. И со снегом железнодорожники обычно справлялись без особых задержек.
Еще с января в либеральной прессе стали раздуваться слухи о неминуемом голоде. Волнения вызвали ажиотажный спрос: черного хлеба брали помногу и про запас. «Хвосты» у булочных тянулись на сотни метров. И хотя всякий, кто имел терпение, мог купить ржаной хлеб без ограничений, ситуация из накаленной переходила в паническую.
Вспомним процитированные уже слова Франклина Рузвельта: «В политике ничего не происходит случайно. Если что-то случилось, то так было задумано». Имеются все основания полагать, что не просто стечение обстоятельств, а манипуляции и прямой саботаж на железной дороге привели к проблемам с подвозом хлеба в столицу. Ведь совсем скоро именно заговорщики из руководства железных дорог не допустят поезд Императора и составы верных присяге войск, посланные на усмирение бунта в охваченный восстанием Петроград.
23 февраля (8 марта по новому стилю), уже на следующее утро после отъезда Императора в Ставку в Могилев, на улицы Петрограда высыпали тысячи женщин, колотивших половниками по пустым кастрюлям, а толпы подростков принялись громить булочные: левые партии в России отмечали «день работницы», или женский день. Негодующие женщины и дети — прекрасное начало для революции, не правда ли?
Петроградский градоначальник генерал Балк сообщал:
«Густая толпа медленно и спокойно двигалась по тротуарам, оживленно разговаривала, смеялась, и часам к двум стали слышны заунывные голоса: “Хлеба, хлеба…” И так продолжалось весь день всюду. Причем лица оживленные, веселые и, по-видимому, довольные остроумной, как им казалось, выдумкой протеста».
«В стране произвола и кнута»
В тот же день к своим женам и детям присоединились и мужчины. Поднялся самый крупный в Петрограде Путиловский завод, где уже несколько дней бастовала одна из мастерских. Забастовки в России, даже на военных заводах в разгар войны, были обыденным явлением. Требования стачечных комитетов поступательно росли, и никто не собирался принимать во внимание военные трудности. Путиловцы, к примеру, в феврале 1917 года требовали повысить зарплату сразу в полтора раза и в два раза увеличить бесплатный продуктовый паек.
Из сообщений Охранного отделения от 23 февраля 1917 года:
«23‑го февраля с 9 часов утра, в знак протеста по поводу недостатка черного хлеба в пекарнях и мелочных лавках, на заводах и фабриках района Выборгской части начались забастовки рабочих…»
К слову сказать, в Англии или Франции, не говоря уже о Германии, любая забастовка на оборонном заводе в военное время была бы немедленно пресечена силой. Вот что пишет историк-эмигрант Антон Керсновский, комментируя забастовку, вспыхнувшую на Путиловском заводе:
«В демократической Франции завод, работавший на оборону и забастовавший в военное время, был бы оцеплен сенегальцами, и все зачинщики поставлены к первой попавшейся стенке. В “стране произвола и кнута” не сдвинулся с места ни один городовой… Всего за десять месяцев до того — в апреле 1916 года — Англия подавила в море крови ирландское восстание Роджера Кеземента, разгромив Дублин артиллерией, убив тысячи мужчин и женщин и казнив сотни мятежников».
Однако в «деспотической» России с рабочими было принято считаться. Руководство согласилось поднять зарплаты на 20%, и инцидент, казалось, был исчерпан. Но вдруг утром все того же злополучного 23 февраля произошло нечто совсем неожиданное: на воротах Путиловского завода появилось объявление, извещавшее, что завод закрыт и все рабочие уволены!
Тридцать шесть тысяч рассерженных мужчин, привыкших к хорошей зарплате и освобожденные от военной службы, в один момент оказались без средств к существованию и под угрозой отправки в окопы.
Закрыть на неопределенный срок в разгар войны крупнейшее оборонное предприятие страны можно было лишь по согласованию с очень высокими чинами.
Есть одна важная деталь. Путиловский завод к тому времени подчинялся Главному артиллерийскому управлению, начальник которого, Алексей Алексеевич Маниковский, был примечательной личностью: образцовый генерал, прекрасный специалист, он был известен своими открытыми связями с оппозицией и значительным влиянием в военных масонских кругах. Маниковского будут даже прочить на роль революционного диктатора, а в правительстве Керенского он получит Военное министерство. Правда, ненадолго. После октябрьского переворота Маниковский возглавит Управление снабжения Рабоче-Крестьянской Красной армии.
Не вызывает никаких сомнений, что забастовка 23 февраля была тщательно спланирована. Как опять‑таки справедливо писал Г. М. Катков:
«Невозможно было массовое движение такого масштаба и размаха без какой‑то направляющей силы».
Алексей Иванович Путилов как член масонской ложи был тесно связан с Бродвейcким банкирским сообществом. Один из его лидеров, Герман Леб, в 1912 году призывал «посылать в Россию сотни наемников-боевиков ». В это сообщество входил также банкир Абрам Животовский, дядя Льва Троцкого. По воспоминаниям лидера эсеров В. М. Чернова:
«В Америке были собраны большие фонды для русской революции. И в ожидании близких событий мы решили предпринять крупное дело по технической подготовке к будущему стихийному восстанию».
После Февральской революции Путилов активно способствовал движению финансовых потоков сначала в поддержку Керенского, а затем и большевиков.
Массовые увольнения путиловцев сыграли роль спускового крючка. Десятки тысяч рабочих других предприятий хлынули на улицы и присоединились к демонстрациям. Начались погромы хлебных магазинов. Командующий Петроградским военным округом генерал С.С. Хабалов, чтобы снять неожиданное напряжение в городе, приказал немедленно выдать ржаную муку из военных запасов. Казалось, спасительное решение было найдено. Но тут (как по заказу?) забастовал завод «Айваз», на котором как раз выпекали хлеб для петроградских рабочих окраин!
Волнения разрастались как снежный ком. В дополнение к хлебу и дополнительным пайкам протестующие теперь требовали — свержения самодержавия. Появились красные флаги. К толпе присоединились студенты и демобилизованные солдаты.
Появились первые раненые. Но не из демонстрантов, а из числа избитых толпой полицейских и городовых. При этом в более чем двухмиллионном Петрограде насчитывалось лишь три с половиной тысячи городовых. Да и им начальство категорически запрещало применять оружие.
Татьяна Мельник-Боткина напишет в мемуарах:
«Рабочие бастовали, ходили толпами по улицам, ломали трамваи и фонарные столбы, убивали городовых. Причины этих беспорядков никому не были ясны. Пойманных забастовщиков усердно допрашивали, почему они начали всю эту переделку. “А мы сами не знаем. Нам надавали трешниц и говорят: бей трамваи и городовых. Ну, мы и били”, — говорили они».
Число демонстрантов на улицах Петрограда росло с невероятной быстротой. 23 февраля их насчитывалось 128 тысяч, 24 февраля — 214 тысяч, а 25 февраля на улицы вышли уже 305 тысяч человек. Остановилась работа 421 предприятия.
Столичный градоначальник Балк доложил генералу Хабалову, что полиция не в состоянии остановить скопление народа. С 24 февраля столица перешла под контроль военных.
В разгар восстания в городе присутствовали и большевики. Впрочем, крайне немногочисленные. Их руководители — Шляпников, Молотов (Скрябин), Залуцкий — не предпринимали никаких попыток к восстанию, зато предложили протестующим заранее приготовленные хлесткие лозунги: «Долой войну!», «Да здравствует всемирное братство трудящихся!», «Даешь 8‑часовой рабочий день!», «Помещичью землю — крестьянам!», «Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика!».
В те дни в Петрограде и окрестностях было собрано небывалое количество армейских подразделений. Перед ними стояла прямая задача — защитить столицу в случае возможных внутренних беспорядков. Так и должно быть в критические моменты: в сердце страны — самые надежные, преданные трону полки.
Но вот беда: по чьему-то приказу в Петрограде оказались солдаты сплошь как раз самые неиспытанные, нестойкие, из так называемых запасных полков — то есть только что мобилизованные, еле обученные, перепуганные крестьяне. В придачу к этому их содержали не просто в переполненных помещениях, в казармах предельные нормы расселения бойцов были превышены в пять раз (!).
Такое продолжалось не неделю, не две, а месяц за месяцем! При этом выход в город солдатам был запрещен. В этой невыносимой среде свободно действовали агитаторы, внушавшие измученным несчастным мальчишкам, что они — пушечное мясо и их вот-вот отправят на бойню погибать неизвестно за что.
24 февраля на Знаменской площади — ныне площадь того самого Восстания — собралась многотысячная толпа под красными флагами, только уже с политическими лозунгами: «Долой войну! Свобода! Республика!». Митингующие не расходились всю ночь, а на следующий день здесь же было положено начало кровавого действа революционного маховика смерти: толпой был растерзан пристав Крылов. Ответным огнем солдаты убили и ранили несколько человек.
Николая II упрекают в том, что он не подготовился к массовым беспорядкам. Но факты говорят о другом.
5 февраля 1917 года Петроградский военный округ был обособлен от Северного фронта, которым командовал Рузский: этот генерал не пользовался доверием Императора. Для усиления ненадежного Петроградского гарнизона был утвержден срочный план ротации гвардейских частей. Испытанные в боях фронтовики должны были регулярно прибывать на отдых в столицу.
Но высокопоставленные саботажники тоже делали свое дело. Министр внутренних дел Протопопов вспоминал, что накануне отъезда в Ставку Николай II вызвал его в Царское Село.
«Первый раз я видел Государя в таком волнении. — Знаете, что сделал Гурко?! (заместитель начальника штаба Верховного главнокомандующего) Он прислал сюда вместо четырех полков гвардейской кавалерии три экипажа матросов.
Кровь бросилась мне в лицо: я инстинктивно почувствовал что‑то опасное.
— Государь! — воскликнул я. — Это невозможно, это больше, чем непослушание. Все знают, что матросы набраны из рабочих и представляют самый революционный элемент.
— Да, да, — ответил Николай II. — Гурко я дам головомойку и кавалерию пришлю».
Генерал Гурко дважды (!) саботировал приказ Императора о переводе в Царское Село Гвардейского экипажа. А ведь это был один из лучших царских генералов, командующий Особой армией, идейный монархист… Но и он в полнейшем помрачении и при этом в восторге от самого себя — спасителя России — не ведал, что творит.
Легко задним числом упрекать Николая II в бездействии. Но посмотрим на февральские события, как их видел сам Император, на те решения, которые он принимал. Заодно перед нами предстанет хроника переворота…
