Вопрос о Петре начал ставиться ещё при его жизни. Кто сей? Правомочен ли? Не переменён ли за границей на врага рода христианского, и за что поставил стольких ко службе, и по какой надобности заставил скорбеть от ратных и мирных трудов?
Масштабность свершаемых Петром Первым перемен подстегнула оценивать его тотчас же во всех городах и весях: подувшие над Россией ветра затронули каждого, от крестьянина до боярина, и по истечении Петрова царствования страна поистине переменила лик. С него будто был счищен некий вековой нагар, потёки копоти, печной и свечной сажи, и сияние переменившейся державы во главе с отважным и победоносным царём увидел и Запад, и Восток.
Мы вышли на арену подлинно цивилизационную, а не просто «прорубили окно в Европу». Не окно, а дверь, и не одну, пришлось прорубить русским ратникам, дошедшим до дальних азиатских пределов, и вставших твёрдой ногой при двух морях сразу…
Имя государя Петра, святое для одной части общества, чернится другой частью регулярно. Писатель, мастер Литературного института, лауреат Патриаршей литературной премии Владимир Малягин размышляет о нём с точки зрения не только исторической, но и человеческой. Позволительно ли, в самом деле, нам спустя три с лишним века сетовать на резкое изменение условия бытия, пережив уже и три революции, и четвёртую, и многие войны, бедствия и эпидемии, слом сословий и обнищание народное? Понятны проникновенные и порой звучащие слова обвинительные, о слезах вдов и матерей, о развязанных будто бы самих собой, но на самом деле персонально и лично императорах войнах… но чем бы мы были без отражения притязаний на наши окраины, и были ли вообще, история молчит. Сделанного не вернуть.
И больше того: весьма вероятно, что сделавшись евроазиатской провинцией, долго бы Россия не устояла, а примкнула бы в качестве придатка либо к одной, либо к другой части света, доставшись ему в протекторат. Сомнения по поводу сырьевой нашей экономики, служащей, кажется, всему миру, кроме нас, мыслящих граждан и поныне не оставляют, и тем исследование Владимира Юрьевича и драгоценно, что взвешивает царствование Петрово в руках не с целью оправдания его, а вознамерившись понять и поклониться всему самому лучшему в нём
Сергей Арутюнов
Сколько будет стоять Россия, столько будут русские люди спорить о роли Петра в истории Отечества. И спектр оценок будет как всегда самым широким, почти безграничным – от полного приятия до полного отрицания. И что самое любопытное – хвалить и ругать Петра будут практически за одни и те же его деяния. Только одни будут их приветствовать и славословить, а другие – отвергать и даже проклинать.
Эти деяния всегда, со школьной скамьи, были всем нам известны: равнение на запад в государственном строительстве; начало преобразований всех сфер жизни по европейским образцам; часто насильственная ломка традиционной русской жизни; отдание русских людей в ученики к иностранцам; трата национальных сил на дела, иногда превышающие эти силы – такие как почти непрекращающаяся война, строительство столицы на северных болотах или создание военного флота; начало светского образования, открытие первых школ – математических, технических, юридических, приведшее довольно скоро к учреждению первого Университета; в то же время – униженное положение Русской Церкви, уничтожение патриаршества и смена его долгим «синодальным периодом»; «всешутейшие и всепьянейшие соборы», пародировавших соборы настоящие, на которых надо было пить вино до полусмерти, а то и до смерти – ну и так далее и тому подобное…
Итак, именно революционность Петра, осуществлявшаяся во всех видимых сферах жизни и, более того, революционность внутренняя, онтологическая, экзистенциальная – это практически никем не оспариваемая грань его личности. Главная грань, благодаря которой Петр и остался в общественном сознании, в летописи нашей Истории.
Но так ли это на самом деле? Неужели внутреннее существо этого великого человека было настолько однозначным и прямолинейным? Только революционер на троне – и больше ничего?
Чувство исторической справедливости не дает мне согласиться с этим вроде бы привычным, но отнюдь не бесспорным на мой взгляд утверждением.
Я бы хотел говорить здесь именно о традиционности Петра. О тех его качествах, взглядах, свершениях и поступках, которые ясно свидетельствуют: Петр Великий является прежде всего продолжателем. Продолжателем дела своих предков, продолжателем всех предшествующих веков нашей Истории. И особенно – русского, российского 17 века. И не стоит забывать, что именно в 17-м веке Петр родился и прожил бОльшую половину своей жизни – 28 лет из 52-х. Именно в 17-м веке он сформировался как личность. А это значит – он и был прежде всего человеком 17-го века. И этот очевидный факт почему-то постоянно ускользает от нашего внимания. Может, именно потому, что лежит прямо на поверхности? Или потому, что мы плохо знаем и плохо понимаем наш 17-й век?
***
Но сначала – маленькое отступление о том международном, а точнее – геополитическом положении, в котором оказалась Россия к концу 17 столетия.
Это была странная страна, ежели посмотреть на тогдашнюю ее географическую карту. Если принять за ее символ двуглавого орла (а он уже был русским государственным гербом с конца 15-го века), то орел этот, имея две головы, имел свободным фактически одно крыло – то, которое было расправлено в сторону востока, к Тихому океану. Хотя Дальний Восток и не был нами окончательно пройден и освоен, но русские казаки и купцы уже дошли до Сахалина и Курил, взаимодействовали там с местными народами и с японцами, которые, в свою очередь, разведывали земли, лежащие от них на севере. В общем, нам оставалось только пройти Камчатку и Аляску, что и было сделано вполне успешно в следующем 18-м столетии.
Но на западном и южном направлении расправить крыло нашему орлу никак не удавалось. Выхода не было ни к Балтийскому, ни к Черному и Азовскому морям. Россия оставалась запертой в «предбаннике» Европы, и похоже, европейские страны были вполне этим довольны.
Не была этим ни в малейшей мере довольна сама Россия, но все ее робкие движения на запад от Москвы, все поползновения военным путем расширить пространство для жизни встречали организованное и вполне осмысленное сопротивление Польши, Австрии, Пруссии. А Швеция, имевшая в то время лучшую армию в Европе, и вообще считала, что дело завоевания Московии под крепкую шведскую руку – лишь вопрос времени.
Итак, дисбаланс в геополитическом положении России был для русских царей очевиден, и они пытались его выровнять. Но сил окончательно исправить этот дисбаланс не было.
Получается, что в своем географическом и геополитическом стремлении на запад молодой Петр лишь продолжал вековые усилия своих предков, начиная с Ивана Грозного и заканчивая отцом, «тишайшим» Алексеем Михайловичем, который вел многолетнюю войну с Польшей. Наше движение в западном направлении было предопределено, наш выход к морям был насущной необходимостью для жизни страны, и лишь недостаток сил не позволял нам осуществить эти государственные задачи.
Другая важнейшая сфера, особенно для людей верующих, церковных – взаимоотношения светской и духовной власти. Петра привычно обвиняют в том, что он не уважал Церковь, отодвигал ее, в лице Патриарха, от управления государством, а потом и вовсе упразднил патриаршество как институт.
И это во многом правда. Вот только вспомнить бы: а какими были взаимоотношения царя и патриарха в предыдущее царствование, при батюшке Алексее Михайловиче? Начавшись с «собинной» (теснейшей) дружбы, эти взаимоотношения (не без помощи заинтересованных бояр) дошли до прямого конфликта, до страшных ссор, до окончательного разрыва между Алексеем и патриархом Никоном. В 1666 году, на церковном Соборе, на котором заправлял сам Царь, а подпевали ему на всё готовые за мзду греческие патриархи, Никона «разжаловали» из патриархов (грубо нарушив при этом церковные каноны) и сослали в ссылку, из которой освободили только при восшествии на престол Федора Алексеевича, старшего сына «тишайшего». Надо сказать, что царь Петр патриарха Адриана не судил, не ссылал, а достаточно смиренно ждал его естественной кончины. А то, что он не хотел ни с кем, включая патриарха, делиться властью, вполне объяснимо. Ведь он видел, сколько такая дележка власти принесла стране бедствий и нестроений всего несколько десятилетий назад.
Итак, отношения Русского Царства и Русской Церкви Петр унаследовал от предыдущего царствования и как мог, как понимал, пытался все же избежать обострений в этих очень сложных отношениях. (Мне могут возразить: если пытался избежать обострений, то зачем пародировал церковные соборы? Но тут надо знать обстоятельства: юный и горячий Петр организовал своё «всешутейшее и всепьянейшее» сборище, после того, как его даже не допустили на выборы нового патриарха! Это была месть, и месть, надо сказать, действенная.) Но в целом и в отношениях с Церковью мы тоже видим преемственность и продолжение Петром предыдущей линии поведения российских монархов. Вот что говорит об этом выдающийся русский историк М.П. Погодин:
«Вслед за царем Алексеем Михайловичем, при сыне его Федоре, сжигаются торжественно на площади разрядные книги и уничтожается местничество… к которому не смел прикоснуться сам Иоанн Грозный. Ясно ли, что наступила пора преобразований?.. В этом случае нет и тени органического постепенного развития… Здесь уже слышится, чуется Петр.»
Петр был «западником» и все реформы совершались Петром по западному образцу? Да, только начались они не при Петре. При Алексее Михайловиче уже существовали «полки иноземного строя» в русской армии, и их было весьма немало. И это было осознанное решение: то, что европейски упорядоченное войско лучше воюет, чем традиционное стрелецкое, то, что русским дружинам попросту не хватает дисциплины и организации, Алексей Михайлович имел возможность убедиться многократно. Просто при непоследовательном «тишайшем» редко какое дело необходимо доводилось до логического конца, да и конец этот не всегда бывал результативен.
Но это что касается армии. А в быту шли совершенно те же процессы. Боярин Артамон Матвеев, один из знатнейших людей своего времени, например, весь свой дом устроил на «немецкий» манер, включая даже постановку драматических спектаклей, на которые приглашал и самого «тишайшего» царя.
Итак, само «западничество» не было изобретением Петра или его индивидуальным выбором, это тоже было продолжение бурных исторических процессов предыдущей эпохи. Надо было что-то (многое!) менять в русской жизни, надо было подтягиваться до «передовых» наций в технических и организационных областях – и это все понимали. Но как часто у нас бывает, почти любое действие с нашей стороны теряет свою границу, меру. Почему?
Потому, что это склонение в сторону запада было еще и проявлением одного далеко не лучшего качества русского человека. Это качество мыслитель 17-го века, хорват и католический священник – и при этом славянофил и горячий патриот России Юрий Крижанич – называл «чужебесием». Думаю, не нужно разъяснять смысл этого слова, он ясен и так. Бес преклонения перед чужим и унижения себя и всего своего под видом «христианского смирения» - это наш, «русский бес», да простят меня за этот вольный термин. Но откуда он, какими дверями входит в нашу душу?
А это всё – продолжение нашей знаменитой всемирной отзывчивости, которую так ценил Федор Михайлович Достоевский. Что ж, отзывчивость – дело хорошее, но надо же и вовремя уметь остановиться, чтобы эта отзывчивость не перешла в унижение перед теми, кого мы в данный момент считаем лучше нас! Но не можем мы остановиться вовремя… Не позволяет тоже всемирно знаменитая широта русской души.
Итак, и чужебесие не было только индивидуальным качеством молодого Петра, увы. Тянется оно из 17-го столетия, а то и из более ранних веков.
Но что же нам считать именно индивидуальными качествами молодого Петра? Может быть, жестокость, о которой сказано столько горьких, но справедливых слов?
Но вспомним его детство. Вспомним несколько кровавых бунтов стрельцов, подстрекаемых старшей сестрой, царевной Софьей, которая тогда была правительницей и очень бы желала избавиться от младших братьев. Вспомним, как его и брата Ивана, двух малолетних мальчишек, восставшие искали по закоулкам дворца, чтобы убить. Именно с тех пор и осталось у Петра судорожное подергивание лица, посещавшее его во время любого нервного напряжения. Многие ли из нас пережили такое детство, детство под страхом смерти?
Да, Петр мог быть и бывал жестоким. А его отец, «тишайший» Алексей Михайлович? Он, будучи весьма благочестивым человеком, во время церковной службы в храме, заметив, что чтец или регент ошиблись, немедленно подходил и бил по морде провинившегося. Не ошибайся! Учи правила! Не нарушай устава благочестия!
Но, не забудем, это был 17-й век. И такая грубость нравов вовсе не была даже российской привилегией. Все люди в любой стране были примерно одинаковыми по своим обычаям – широким, грубым, масштабным, жестоким. А иногда – весьма великодушным и благородным.
Итак, и личная жестокость не была индивидуальным качеством Петра, а отражала господствующий дух той эпохи. Общеевропейский дух.
***
Но что же в нем – его? Лично и только его?
Прежде всего то, что он отец своего народа и хозяин своей страны. Да, были отцы и хозяева и до него, каждый монарх был и отцом, и хозяином, сколько его человеческих сил хватало – но эта высочайшая, зашкаливающая степень ответственности за всё происходящее (и особенно – непроисходящее!) выделяет Петра из общего славного ряда, ставит его на одну ступень с Владимиром Святым, Ярославом Мудрым, Владимиром Мономахом, Александром Невским.
«Нигде и никогда, – пишет М.П. Погодин, – не покидала Петра мысль об Отечестве; в радостные и скорбные минуты она ободряла его и направляла его действия, и о своей обязанности служить Отечеству чем только можно он говорил просто, без пафоса, как о деле серьезном, но нравственном и необходимом.»
Но он не только и не столько хозяином был. Он был еще и работником в своей стране. Сила чувства, сила страсти никогда не позволяла ему быть только организатором и зрителем «процесса». Он, поставив цель, первым же и бросался с топором, пилой или мушкетом в руках, чтобы поскорей эту цель достигнуть. И в этом он был поистине уникальным монархом. Может быть, единственным таким во всем мире. Ну а как должен поступать отец, если видит, что его домашние медлят или не умеют правильно сделать порученное дело? Разве не так же? Разве отец не берет первый в руки инструмент и не подает пример всей семье?
Петр был одним из умнейших людей своего времени (и это при том, что не имел систематического образования). Глядя на нужды России (а их было много, и они известны!) он правильно определил причины и поставил стратегические задачи. Главной причиной был застой, самоуспокоенность русских людей. Поэтому главной задачей был рывок, быстрое развитие во всех сферах русской жизни. Но рывок не дается легко, и на него никто и никогда не поднимается по своей воле. Рывок совершается только напряжением всех сил нации, через упорные труды, через слезы, боль, кровь. Нужна верховная воля, организующая всех и не теряющая из виду главную цель. И такая воля у него была.
Из стратегических задач вытекали задачи тактические. Надо было учиться очень многому. И не только грамоте или математическим наукам. Не только кораблестроению или организации военного дела. Надо было учиться гражданской жизни, гражданственности как принципу. И Петр хотел научить свой народ всему необходимому. Но уникальность его личности была в том, что при этом он сам хотел учиться. Не только учитель, но и ученик на троне – такая комбинация для любого монарха, мягко говоря, не очень характерна. Вот что говорит об усилиях Петра в деле образования Достоевский:
«Единственное, может быть, что только и есть безукоризненного в реформе Петра Великого. Это право на образование установлено им на самом демократическом и плодотворном основании. В этом вопросе Петр Великий сознательно презрел права породы, выдвинул вперед образованного
Смешно думать, что на пути Петра не было трудностей и препятствий. Очень многое, если не всё, совершалось им не благодаря, а вопреки. Впрочем, это относится к любым свершениям, большим и малым, в жизни почти каждого из нас.
«Но величие человека, – говорит С.М. Соловьев, – познается не в успехах, а в неудачах, в умении выдержать беду, не пасть духом… в умении поддержать других словом и делом… Фельдмаршал Шереметев разбит, и Петр пишет ему: “Не извольте о бывшем несчастии печальны быть, понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу, но извольте забывать и паче людей ободрять”.»
Петр был прежде всего русским человеком, и сегодня, в эпоху всеобщей и тотальной русофобии, после целого века геноцида русского народа, мы особенно не имеем права об этом забывать. Он строил своё государство не ради иностранцев – ради русских людей. Поэтому на все важнейшие посты он назначал русских и терпеливо ждал, когда их умение будет достаточно для того, чтобы достигать успеха в любом деле.
Сколько раз ему советовали «доброхоты» назначать дипломатами от России опытных и искусных в «дипломатичности» европейцев – но он никогда не слушал таких советчиков. И в результате, всего через один-два десятка лет русские послы успешно отстаивали русские интересы перед любой европейской силой. (Сравним это с эпохой Александра I и Николая I, когда графа Нессельроде называли «русским министром австрийских иностранных дел». При Петре такого быть не могло.)
И еще, про «бессмысленные траты народа» на великих стройках и в больших войнах, в которых (тратах) его обвиняют все триста лет очень часто, регулярно. Сухая статистика свидетельствует: с 1678 по 1719 годы население России увеличилось с 11 до 15,5 миллионов человек. На 40 процентов за сорок лет! К каждым ста человекам прибавилось еще 40, к каждой тысяче – еще 400. Вот бы нам сейчас такие показатели!
Ну и последнее, что особенно важно для верующего церковного человека. А был ли Петр верующим?
Чтобы ответить на этот вопрос, просто давайте вспомним: а кто основал Александро-Невскую лавру? Кто перенес в Петербург из Владимира мощи великого князя Александра? Эти факты свидетельствуют об одном: Петр по-особому чтил Невского героя; Александр Невский был особенно близок первому Российскому Императору.
Но почему? Думаю, Петр совершенно осознанно ставил Александра Невского на первое место среди всех русских правителей. (Но не на это ли место поставили Александра Невского несколько лет назад наши современники и соотечественники?) Князь Александр столкнулся в своей жизни с вопросами и трудностями не меньшими тех, с которыми столкнулся Петр. Русь надо было спасать при Александре – Россию надо было спасать при Петре. И это чувство глубочайшего внутреннего родства со своими людьми, чувство глубочайшей ответственности перед народом и страной наверняка роднило души двух великих людей.
Александр Невский отдал жизнь за Отечество. Точно так же поступил и Петр, спасая, вместе с другими, шлюпку с матросами, стоя по пояс в ледяной ноябрьской воде. Много бы наших царей поступило так же? Наверное, кто-то бы так поступил. Но, возможно, не все. Это была простая, бесхитростная христианская смерть – положить душу свою за други своя. А потом были исповедь и причастие, соборование перед смертью. Непостыдная христианская кончина. Так умер Петр Великий…
***
Петр был противоречивым, ярким, страстным и неординарным человеком. И потому никак не мог быть идеальным. И не мог быть святым, ведь его задачи были насквозь мирскими, государственными, военными. Он должен был сделать Россию великой державой – и он это сделал. Рисуя собственноручно план Петербурга, новой столицы, он знал, что это будет столица не просто рядовой обычной страны, а Империи. Новой Империи, которой прежде еще не бывало на карте мира. Новой великой Империи. И каждый из нас, кто хоть раз побывал в этом городе, городе Петра, до глубины души ощутил это имперское величие северной столицы.
Петр, может быть, интуитивно, знал важную вещь: человеку для счастья обязательно нужно ощущение величия своего Отечества! Да, настоящее счастье очень часто бывает трудным, но от этого оно не перестает быть счастьем. А ощущение ничтожества своей страны может быть очень удобным, уютным даже – но от этого не перестает быть горем и несчастьем. Этот странный закон был открыт и высказан еще древними греками – и за две с лишним тысячи лет не изменился ни на йоту. Именно Петр Первый и дал нам ощущение нашего величия.
…Это было время больших, крупных людей. Они не вырезали скульптуры ювелирным резцом – они рубили их топорами. Не слишком заботились об отделке своего главного дома, России – заботились о фундаменте и крепости стен и кровли.
Хочу закончить словами о Петре Первом Владимира Васильевича Вейдле – эмигранта, поэта, историка культуры, мыслителя:
«Он многое в России покалечил и многое окостенил, но в самом главном он успел – как не слишком заботливый хирург, ничего не спасший больному, кроме жизни».
Мне кажется, нам не стоит этого забывать.
2021
