Чем дальше в осень, тем дороже и, кажется, невозвратимее лето. Северянам к стуже не привыкать, и дух их от холодов только крепнет.
Молодая писательница, студентка Литинститута Олеся Варкентин из Салехарда призналась мне в том, что ей в последнее время так и снится православная проза. Просила не судить строго. А мы и не будем судить.
Просто прочтём.
Сергей Арутюнов
Мария не выходила из горницы, заперлась. Дети, Саня и Таня, долго сидели у двери и слышали, как мать сдавленно стонет. Они звали ее, стучали, но та не отпирала.
Субботний вечер. Хоть бы кто из соседей заглянул — никого. Дети же боялись темноты и вечерами из дома ни ногой. Они похлебали тюри и забрались на полати. Таня тихонько, пока не уснула, рассказывала брату сказки о местном озере Тенис, увлекаясь и придумывая все новые невероятные истории. Озеро для нее самой было чем-то манящим и загадочным.
Утром дверь в горницу была уже открыта, постель заправлена. Никого.
Скрипнула входная дверь, вошла Мария с дымящимся чугунком:
— Проснулись ужо. А я вот кашу во дворе на летней печурке сготовила, будете?
— Мне первому, — Саня забрался на табуретку. Еда была постной, порции — маленькие, а он все время хотел есть.
Таня посмотрела на бледное лицо матери, помедлила и кивнула:
— Буду.
Половник стукнул о чугунок. Мария налила жиденькой каши в миски, поставила на стол, протерла деревянные ложки. Подала сначала сыну, погладила его по голове. Потом дочке, тоже погладила и легонько дернула за растрепанную косицу. Тане семь, но она еще не умеет заплетаться. Мария поставила плошку с земляникой:
— С молоком. — Поправила салфетку. — Радость у нас.
Таня посмотрела на мать: «Вчерась заперлась от нас, а ныне радость какая-то? — Засветилась догадкой, — Можа, тятя письмо прислал… — и быстро заморгала, — значит, живой!»
Она глянула в окно: яркое солнце стояло над озером. «Цельный день купаться можно, — и вспомнила, как тятя говаривал: «Июль в расцвете — вершина в лете». Тане не хотелось плакать, она сморгнула слезинки и взялась за ложку.
Вдруг откуда-то послышался слабый писк.
— Котенок? Щенок! — прислушиваясь, заерзали дети.
Мария отерла руки о платье, поспешила в горницу. Дети – за ней.
На лавке, в большой плетеной корзине, прикрытой ситцевым платком, кто-то возился, кряхтел. Мать подошла, сняла платок: маленький сморщенный человечек хмурил невидимые бровки, раскрывал беззубый рот и издавал те самые звуки. Дети, не мигая, уставились на него.
— Братик ваш. Ночью народился.
Дети смотрели то на мать, то на братика. Таня только сейчас заметила, что пропал мамин упругий живот. Саня, хоть и был всего на пару лет младше сестры, ничего не приметил. Он протянул палец к младенцу и потрогал пуговку носа. Малыш икнул. Саня отдернул руку и заревел. Малыш закричал тоже, заплакал — напугался.
Уже неделю дети приглядывались к братишке — он то спал, то сосал титьку, то пачкал пеленки. Все эти дни стояла жара, а к воскресенью небо затянуло тугими тучами.
Вечером Мария зажгла керосинку и попросила Таню, пока сама по делам сходит, почитать письмо с фронта. «Победное», — называл его Саня, и, хоть знал наизусть, любил слушать и говорил, что он «изо всех сил тятю ждет, пока тот фрицев бьет». Писал тятя о контрнаступлении под Москвой.
Мария засобиралась на улицу. Ребятишки заметили, как она торопливо натянула большие резиновые сапоги, надела длинный отцовский плащ, взяла тяжелую большую сумку и заспешила во двор.
Лил дождь.
— А победа… — сестра оглянулась на брата, и он тут же подхватил:
— …все равно будет за нами!
Таня убрала письмо в стол, взяла тряпичную куклу, побаюкала, глянула на Саню и, растягивая слова, стала рассказывать:
— Вчерась медеевские девчонки, и-ва-ку-и-ра-ва-ны-и, болтали… — она на минутку задумалась, стоит ли рассказывать брату, но Саня так внимательно на нее смотрел, что не удержалась и продолжила, — они сказали, что детей, особливо младенцев, завместо поросят, в городе едят.
Саня тут же зажмурился и зажал ладошками уши, не желая слышать жуткие подробности. Теперь Таня и сама испугалась, что попадет от матери за то, что слушает медеевских и брата пугает. Она подсела к нему, взяла за руку:
— Са-а-ня, ну ты чего? Да брешут медеевские, верно тебе говорю, — Таня прислушалась, — А ты малыша слышишь?
Саня открыл глаза. Прислушались — не слыхать братишку.
— Она его унесла. — Саня сбегал в горницу, вернулся, — Можа догоним, попросим оставить. Я рыбачить буду — прокормимся.
Дети переглянулись и, не сговариваясь, бросились к большому окну. Таня открыла ставни, рамы со стеклом не было — выставили из-за жары. Вода стеной — ничего не разобрать. Тогда Саня подтащил табурет и они, помогая друг другу, выбрались на улицу.
— Живее, — торопила Таня, — Мамка давно в проулок свернула.
Босые ножки зашлепали по темному проулку к деревенскому клубу. Таня поскользнулась и шлепнулась в лужу. Вскочила, отирая руки о подол:
— Мамка заруга-иит… Можа вернемся? — И села на завалинку.
— Не-е, догоним, — Саня, шмыгнул носом и осторожно выглянул за угол. — А то с кем я рыбачить-то буду. — Он вспомнил, как утром мать говорила о малыше, пока пеленала: «опять нарыбалил».
— Слышь, кто-то жалобно пищит, — Таня поднялась и вышла из-за угла.
— Погодь, — Саня подскочил к ней. — Это же котенок во дворе!
— Ой, точно!
На небольшой площади перед клубом было людно. Только что закончился фильм «Александр Невский». Деревенские не спешили по домам, обсуждали картину, пересказывали фронтовые сводки, говорили о насущном, и ливень им нипочем.
— Вы тут что делаете? — схватила Таню за локоть соседка, тетя Валя.
— Пустите, — вырвалась Таня, — а не то, как расскажу дяде Валере, что вы опять у клуба вертитесь. — Она как-то слышала, что мать также грозила тетке, что расскажет об этом брату.
Соседка от неожиданности всплеснула руками, а Таня отскочила в сторону.
Саня потянул сестренку за руку:
— Бежим.
Дети спрятались за трибуной, с которой обычно выступал председатель колхоза и, притаившись на верхней ступеньке, ждали, когда стихнут голоса и все разойдутся.
Дождь не ослабевал. Густые струи глушили все деревенские звуки. Вода быстро собиралась в ручьи и струилась по склону к берегу.
Куда свернула мать, дети никак не могли сообразить. Следы ее резиновых сапог потерялись среди других следов.
— Бежим к озеру, — предложила Таня, — там дядя Валера рыбачит, у него спросим, — Таня вскочила, — а вдруг… — она сделала страшные глаза, — мамка братика, помнишь, как тех щенят, топить понесла, харчей-то не осталось.
Саня опять зажал уши и заревел.
— Да не реви ты! — Таня потянула его за руки, — бежим, можа успеем. — Они спустились по ступенькам, перепрыгнули колею, полную воды и побежали к берегу.
Дорогу к озеру развезло. Ребята вязли в глине, падали. Высокий берег Тениса круто спускался к воде. Дети скатились с него как с горки.
На мостках, на самом краю, стояла Мария и вглядывалась в едва заметную лодку, которая качалась посреди озера.
— Мама, мамка, — закричали дети.
— А вы откудось взялись? — охнула Мария и отшатнулась от края мостков.
Ребята несмело шагнули в ее сторону.
— Мама, где он? — они смотрели на пустые руки матери. — Куда ты его дела?
Мария двинулась в их сторону, дети хором заревели и попятились. Мать всплеснула руками:
— Ой чумазы-и-и… А ну-ка, полезайте в воду. Быстро! — и улыбнулась.
Она не сердилась, наоборот обрадовалась, что вся семья сейчас вместе. Жаль только, муж Василий далеко. С октября дома не был, но пишет, что скоро вернется с победой. Обрадуется сыну. Малыш здоровенький, хоть и родился раньше срока. Так торопился, что даже соседку не успела кликнуть, но, слава богу, сама справилась.
Она завела детей в воду, стала смывать налипшую глину:
— Тритесь сами, живее. Вон уж Валерий крестника везет.
Дети замерли:
— Каво везет?
— Так братика вашего, — улыбка снова осветила ее лицо. — Имя ему сегодня дадено.
Валерий остановил лодку. Опираясь на самодельный костыль, поднялся. Осторожно опустил костыль на дно, бережно поднял из корзины и протянул Марии младенца:
— Держи, мать, мово крестника, Арсения! Дюжий парень, сразу видно на вершине лета родился — не пикнул даже, пока батюшка его в Тенис окунал! А вот мать почуял и закуксился.
Мария распахнула плащ, приняла мокрого младенца с крестиком на длинной веревочке поверх белой, до пят, рубашки с кружавчиками и прижала его к себе.
— Ну, че, мелюзга, рыбачить будем? — Валерий подхватил Саню одной рукой и усадил в лодку. — Хороший улов должон быть! — Подплыл на один взмах веслом к Тане и устроил ее рядом с братом. — Прокачу ли че ли их, прояснилось вроде? — сказал он Марии. — В честь Сениных крестин!
— Только мотрите мне, о крестинах никому не сказывайте, — погрозила мать детям.
Дети закивали, схватились за борта, завизжали — лодка при повороте накренилась, чуть не хлебнула воды и, медленно пройдя вдоль мостков, заскользила по озеру.
Мария посмотрела ей вслед, представляя, как давеча сошлись лодки Валерия и отца Михаила, как трепетал огонек свечи, как дождь заглушал тихую молитву. Перевела взгляд на дальний берег, где брала начало речка Оша. И вдруг там, над речкой, что-то блеснуло: то ли звезда, то ли маковка разрушенной еще до войны церквушки.
Трижды перекрестилась и осторожно пошла по скользкому склону берега. Сеня притих под плащом, уснул. Мария поднялась на вершину склона, чтобы хорошо видеть детей.
На горизонте тусклой желтой полоской медленно догорал июльский вечер.
