Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева «Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу Кирилла Фролова, который стал победителем IX сезона Конкурса среди учеников 8-9 классов
КИРИЛЛ ФРОЛОВ
МБОУ "Лицей №1" п. Добринка
(Липецкая обл., пос. Добринка)
Педагог: Татьяна Вячеславовна Князева
Беглый батюшка
Заочный этап
Дед Николай, крепкий мужик небольшого роста, рано овдовел. Четверо детей давно выпорхнули из его уютного гнезда, уступив место внукам, которые жили в большом шестистенке из красного кирпича, единственном таком доме в огромном селе Стрельцы Тамбовской области. С дедом были трое родных внуков и две соседские девочки-сиротки, которых дед из жалости взял в свою семью после смерти их родителей. Вместе с девчушками к нему отошёл и небольшой домик с хорошим огородом и вишнёвым садом. В домике этом дед потом держал постояльцев, приезжавших из области по различным вопросам.
Родные внуки были от старшего сына Никифора. Двое других сыновей деда были ещё неженатыми, а дочь Анна была бездетной. Все трое, один за другим, они уехали искать лучшей жизни в Ленинграде, устроившись работать на аттракционах в цирке. Бежали они от насильственного вступления в колхоз. Сам дед противился тоже – он так и не вступил в колхоз. Зажиточный был старик. Чего только стоил громадный шестистенок с двумя поперечными стенами и единой железной крышей! Как сельская школа-семилетка! Но батраков он никогда не нанимал, а управлялся исключительно своей семьёй. В селе поговаривали, что жена его, Маланья, от непосильного труда надорвалась и преждевременно ушла в мир иной. Было время, раскулачивать его хотели, но в сельском комитете по раскулачиванию состоял его закадычный друг Степан Амелькин, поэтому участь оказаться в Соловках его миновала. Старший сын деда, Никифор, отец Васьки, Лёшки и Верочки, обосновался в одном из райцентров соседней области, где успешно торговал в скобяном магазине. С собой он забрал жену, а маленькая дочурка Раиса родилась уже на чужбине и была при них. Лёшку и Ваську, тринадцатилетних парнишек, дед родителям не отдал. «Пусть 7 классов окончат в Стрельцах, а потом уж куда пожелают. Зачем вы их сорвёте с места? Да и мне какая-никакая подмога… Что с девчушек взять! Они малосильные…» - говорил Николай Васильевич, указывая на сироток и внучку Верочку, тоже не пожелавшую поехать с родителями.
Так и жили они вшестером и, как говорится, горя не знали. Два больших огорода, корова, овцы, утки, куры, кролики, большой фруктовый сад кормили семью. Дед был здоровый и шустрый в работе. Детей тоже приучал к труду. Каждому давал задание и требовал выполнения. Дрова на зиму, сено скотине заготавливал исключительно с Васькой и Лёшкой. Они помогали ему сторожить на бойне, куда дед устроился. В сезон дед ходил на охоту и постоянно приносил то уток, то гусей, то зайцев. Ребятишки же любили ходить после обильных дождей за грибами. Но особенно любили рыбалку. Николай Васильевич сделал внукам разные удочки, потому что разная рыба водилась в речке. Были караси, щуки, лещи, окуни, голавли, сазаны, краснопёрки, лини, плотва. И жарили, и уху варили, и сушили, и солили впрок, а излишки продавали односельчанам.
Лето 1937 года выдалось жарким. Девчонки приглядывали за скотиной, а мальчишки помимо дедовых заданий повадились с друзьями ходить на речку. Конечно, на рыбалку принято ходить ранним утром, но лень-матушка иногда мешала: уж очень хотелось спать. Несмотря на то, что на реку приходили поздно, домой всё равно возвращались с уловом. Полведра хорошей рыбёшки всегда налавливали. А это подспорье для семьи, поэтому дед всегда отпускал их на реку. Рыбачить, как правило, ходили на небольшую речушку, которая протекала на границе Тамбовской и Воронежской областей. Жители называли её Коблой или Котлиной.
На противоположном берегу Коблы раскинулись луга и поля совхоза «Кооператор» Воронежской области, который был организован ещё в 1918 году на базе имений бывших помещиков Салапанова и Сукочева. Вначале совхоз назвали «Сафоновским» - по одноимённому огромному селу с Богородицкой церковью, а в 1921 году переименовали в совхоз «Кооператор». Однако после внезапно вспыхнувшего Антоновского мятежа совхоз был расформирован на некоторое время и возродился только в начале тридцатых годов. Вдоль реки тянулись большие непаханые луга вплоть до села Талицкий Чамлык, где был уже другой район и другой колхоз. «Кооператор» долго не использовал эти луга, поэтому ушлые талицкие мужики пасли там отары колхозных овец. До поры до времени им это не возбранялось. Однако прошлым летом, прямо в разгар лета, луга эти хозяева «Сафоновского» всё же распахали, а ближе к осени ещё раз произвели вспашку. Весной всё это пространство закультивировали и что-то посадили.
Внуки Николая Васильевича с самого начала весны вместе с друзьями начали вновь ходить на рыбалку и не могли не заметить, что на противоположном берегу, где река делала загиб, овцы уже не паслись. С левой стороны взошли какие-то зеленя, а правее, напротив рыболовного места, что-то такое посажено было, потому что во время одной из рыбалок дети видели там женщин с тяпками. «Интересно, что же там посажено?» - любопытствовали ребятишки.
Однажды Васька с Лёшкой и ещё двое мальчишек после небольшого перерыва в конце августа пришли рыбачить и не поверили своим глазам: на секретном поле, в самом центре, стоял какой-то шалаш, а рядом с ним время от времени появлялся громадный старик, напоминающий медведя-шатуна. Пока другие ребятишки ловили, шустрый Лёшка решил сплавать на тот берег и разведать. Каково же было удивление ребятишек, когда Лёшка вернулся и рассказал всем, что там, оказывается, огромное арбузное поле. «Арбузы усыпные, сидят один на одном!»- выпалил он. В качестве вещественного доказательства он показал один небольшой краденый арбуз, который прятал за спиной. Арбуз был ярко-зелёного цвета с еле видимыми светлыми полосками. Тут же этот арбуз был разрезан перочинным ножом и в драку съеден. Каким вкусным он показался! Вишнёвая мякоть с рядами чёрных спелых семян так и просилась в рот. Где ещё они могли отведать такую сладость! Аппетит разыгрался. «Айда к сторожу! Попросим – может, даст нам!»- предложили братья Бугаковы, товарищи Васьки и Лёшки. Так и сделали. Все четверо переплыли на противоположный берег и пошли к шалашу. Крупная фигура сторожа уже шла им навстречу. «Вы зачем, пострелята, на совхозный огород зашли? Воровать пришли? Ведь я стрелять сейчас буду!» - сказал старик, в шутку поднимая своё ружьишко. Видно, он рад был этим случайным посетителям, которые внесли какую-то живость в его одинокое существование. Ребята заробели сначала, а потом Васька, осмелившись, сказал: «Не стреляй в нас, дедушка, мы не воровать пришли, а хотели попросить у тебя арбузы». «То-то ж. Ну идите сюда, поговорим малость», - с улыбкой сказал дед, обрадовавшись живым людям, и повёл ребят к сторожке. Он шёл большими шагами, ребята едва поспевали за ним, глядя на широкую спину сельского богатыря. Дойдя до шалаша, старик сел на низкий самодельный деревянный табурет, усадил ребят на соломе. Вначале напоил их ключевой водичкой из ковша, потом выпил сам, намочив густые усы и, крякнув, по привычке утёр лицо рукавом видавшей виды льняной рубахи, из-под которой был виден необычной величины серебряный крест. Напившись воды, ребята притихли на мгновенье и стали ждать вопросов и дальнейших действий старика. При этом они с любопытством принялись рассматривать его. По телосложению он напомнил им богатыря Илью Муромца с известной картины Васнецова «Богатыри», которую они видели в школе. Огромное лицо его обросло щетиной, сквозь которую проглядывали крупные карие глаза. Поверх рубахи на нём была чёрная телогрейка. Особо выделялись не по сезону одетые ватные штаны и обрезки от валенок, подшитые сзади. На голове у него торчал неопределённого цвета картуз с двумя блестящими пуговицами по бокам. Одна пуговица держалась на честном слове. Он достал из правого кармана штанов жестяную баночку, открыл её и предложил: «Не желаете?».
- А что это?
- Говорю, табачка не желаете понюхать? На мятных каплях – ядрёный!
При этом он взял щепотку и поднёс себе к носу, глубоко вдохнул в себя табак.
- Ну, возьмите по щепотке, прочхаетесь малёк!
Ребята молча повиновались. И действительно, после «ядрёного» табачка так начали чихать и смеяться, что старик даже повеселел:
- Во, пострелята, это вам, мать те Бог любил, не в огороды лазить! Как звать-то вас?
Дети назвали свои имена и своё село.
- Чьи ж вы там будете? Я ведь многих стрелецких знаю. Вы не деда Зубаря унуки?
Получив утвердительный ответ, сторож продолжал:
- Мы с ним женихались по молодости уместях. Одну дивчину любили. Да вот одолел он меня: ему она досталась. Чем только взял он её? Я намного дюжей его был. .. А ведь не уберёг он её, зверюга… Маланью-то… Померла горемычная… Не жалел он её, красавицу голосистую…
Старик глубоко вздохнул, и такая непроходимая тоска разлилась в его глазах. Понюхав ещё раз «ядрёного», дед перевёл взгляд на других ребятишек. Они назвались братьями Бугаковыми – Колькой и Петькой.
- А вы, случайно, не того самого Бугакова Игната ребятишки?
Ребята кивнули.
- Его, значит… Понятно-понятно теперь, чьи вы … Так ведь пропал ваш батька из-за куска золотишка. Мать-то одна? Справляется с вами? Привет ей от меня, скажи, что батюшка Матвей Потапыч привет передавал. Значит, говорите, за арбузами пришли? Да не мои они, детки, а совхозные. А я к ним приставлен сторожить. Что ж мне делать с вами?
Мальчишки переглянулись, а сторож, почёсывая затылок, продолжал:
- А ну-ка, хозяева увидят, что я совхозное добро разбазариваю? Ну пойдёмте – дам вам по одному кавуну. Авось, Господь простит мою душу грешную. Детишкам же даю, непорочным душам. Пусть кушают на здоровье и молятся Господу Богу.
Дед медленно встал. Ребята заметили, что воспоминания привели его в волнение. Они быстро пошли за ним. Дед Матвей, постукивая по лежащим на плантации овощам своей могущественной рукой, выбрал каждому по одному крупному арбузу, а один дал на всех полакомиться по дороге к дому и проводил «пострелят» до реки. Обрадовавшись, мальчишки осторожно погрузили овощи в речку и дотолкали руками плавающие арбузы до берега. Быстро смотали удочки, в снятые майки положили арбузы и радостные пошли домой. Как они ни старались, до дома всё равно не дотерпели. Как говорится, сделали привал перед самим селом и съели один арбуз. В общем, каждая семья принесла домой по целых 2 ягоды.
Домашние обрадовались таким гостинцам. Однако дед Николай, узнав про Матвея, арбузы есть не стал. А девчонки с жадностью уплетали порезанные им аппетитные куски. Дед собрал чёрные семена от арбузов и сказал: «Весной сами посадим. Ишь, расщедрился совхозными арбузами. Благодетель нашёлся…» - ворчал он в адрес своего давнишнего соперника.
- Дед, а из-за какого золота погиб Бугаков отец?
- А откуда вы узнали про это? Беглый поп Матвейка сообчил что ли? Нашёл чего дитяткам сообчать…
- Ну дед, ну расскажи про золото!
Дед почесал за ухом и с неохотой поведал внукам следующую историю:
- Да баяли люди, что после позора одного в Стрельцах Пронька Бугаков подался на стройку в Талицкий Чамлык, подальше отсюда, с глаз долой, значит… А позор-то вон какой был. Стащил он у Антипки Шарова быка, свёл, значит, ночью со двора. Разделал его, а на утро Антипка-то, хозяин, понимаешь, его и вычислил. Стоит в обед, понимаешь, уже с народом около Пронькиного закута. Вышел Пронька-то, а народ надел на него шкуру ворованного быка, да рога на голову как-то привязал. И повели его вдоль села в этом облачении. В милицию подавать не стали, а самосуд устроили ворюге. По всем правилам самосуд был. Значит, ведут его вдоль села, а народ высыпал с обеих сторон, потешается. Два раза туда-суда заставили идти-позориться. А ему, Проньке-то, велели кричать: «Я быка своровал!». Тот противился, а ему как вожгут кнутом по заднему месту! Тут уж или ори, или получай кнутом! Вот Пронька-то и орал, что быка он своровал. Потеха была. Я не ходил… так, исподдальки наблюдал. Жалко мне его было… Семья у него большая был: ещё немощные родители живы были, да ребятишек малых кошёлка целая. Бедность, одним словом, заставила… От отчаяния пошёл на это воровское дело. Я потом им тайком от людей картошки мешка три дал и мучицы полмешка. Другие тоже жалели их.
- Ну а золото, золото как?
- Что золото? Да нашли они в Чамлыке в щебёнке с товаришем кусок золота, большой такой кусчина. Разрубили его пополам вечером, чтобы никто не видал
- А как же они разрубили золото, чем?
- А родимец его знает! Не перебивайте меня. Если люди врут, то и я вру, значит. Вот кажный и припрятал свой кусок в укромное местечко, ему только ведомое. Утром товариш-то просыпается, а куска-то нет. Он на Проньку сразу подумал. «Отдай, говорит, по-хорошему, а то хужа будя. Пронька ни в какую, упёрся, твердит своё - не брал и всё тут! А кромя его ведь никто не знал об золоте-то. Этим жа днём домой, сюды, в Стрельцы, приехал Пронька. С золотишком этим приехал, видать… А тут милиция нагрянула к ему на следуше утро. Забрали его в воронок. С тех пор никто Проньку и не видал. Канул кудай-то. Вот такая вот история про Проньку и про золотишко. Убила его, видать, за золото сама милиция… А иначе объявился б он давно… Мать-то Бугаковых три раза ездила в губернию, да только всё напрасно. Ни черта не добилась она там. Дед немного подумал, закурил самокрутку и сказал:
- Вы знаете что, бугаковским ребятишкам про это не говорите, ни к чему им это знать в подробностях. Поняли? Вам-то зачем я рассказал – не знаю дажа… Нехай сам беглый Матвейка и рассказывал бы, раз затеял…
- Дидика, а что ты про старика Матвея так обзываешься - всё беглый да беглый говоришь?
- Беглый он и есть беглый…
-Ну, дидика, ну расскажи, откуда он сбежал?
Деду почему-то нравилось, когда ребятишки называли его «дидикой». И хотя деду Николаю был неприятен этот разговор, и он всячески старался уклониться от ответа, но, поняв, что любопытные внуки не отстанут от него, выпалил:
- Да батюшкой он служил гдей-то в Курской губернии. Как я на Маланье-то женился, понимаешь, так Матвейка как в воду канул. С тех пор ни слуху ни духу от него не было. Узнали мы про него, когда наши односельчане Башкины отдавали свою дочу за курского парнишу. Венчались они по всем правилам в церкви. Богатишшие были люди, вот и чин по чину всё делали. В церкви-то они и узнали в батюшке Матвея нашего, стрелецкого.. Вишь, куды пробрался Матвей-то, в какие чины? Церковью управлял, головной церковью по имени Димитрия Солынского, значить…
Дед почесал свой подбородок и задумался, грустно уставившись куда-то вдаль. Васька прервал молчание:
- Дидика, а как дед Матвей в сторожах оказался?
- Так и оказался… Видели, что от нашей церкви осталось? Советские отступники сбросили кресты, колокола, а теперь туды зерно осенью ссыпають. Чёртово племя… Загубили святые храмы нехристи, а священный люд разогнали, кого судили, дажа и расстреляли многих. Много невинных пострадало в те годы…
Тяжко вздохнув, дед продолжил:
- Небось, и Матвейкину церковь большевики порешили. А он, говорят, сбежал от расправы. Удалось как-то, понимаешь. Видать, Господь ему помогнул в этом. И вот щас народ его не выдаёт властям: жалость к нему имеет. Он и щас вроде тайком детей крестит, соборует людей православных, отпевает усопших. Я так про него слыхал, а как там на самом деле есть - не знаю. Люди гутарили про это. Да, ведь у него ни детей, ни семьи – бобыль при старости лет. Объявился он в наших краях нынешней зимой. Хтой-то его на постой пустил. А он, чтоб дармовой хлеб не есть, попросился летом бахчи сторожить
- А мы крест большой у него видели под рубахой.
- Церковный таперича крест… Ну хватя пытать меня, пострелята, идите за коровой и овцами – вон стадо пастух уже гонит.
Прошло больше недели. Братья Бугаковы к этому времени тоже уже знали всё от Зубарей про сторожа арбузного поля. И вот они решили на рыбалку сходить в прежнее место. Половились немного рыбки, а арбузное поле так и маячит перед глазами. И старика что-то не видно. Дед Матвей ни разу не показался на огороде. «Наверно, нет его в будке. Может, по каким необходимым делам отлучился в село», - решили мальчишки. Лёшка предложил:
- Может, сплаваем за арбузами. Хоть штука два возьмём и съедим...
- Поплыли!
Все как будто ждали этого предложения. Когда переплыли и оказались на арбузной плантации, то азарту не было удержа. Вместо двух арбузов ребята накатали штук десять. Спрятали их в камышах и продолжили рыбалку. Два арбуза съели, пока рыбачили. Вдруг на том берегу прямо у воды как будто из-под земли вырос знакомый сторож. Краской покрылись щёки от стыда.
- Ну что, пострелята, опять рыбачим? Идите, я вас угощу арбузами!
Дети переглянулись и не знали, что и ответить старику.
-Да не нада, мы не хотим.
- Как это не хотите? Первый раз вижу, чтоб отказывались от арбузов. Может, вам дед Николай запретил? А?
- Да неа…
- А что же тогда?
Тут сторож начал приглядываться к камышам и, вероятно, заметил в них арбузы.
- А-а! Вон в чём дело! Вы уже наворовали… Как нехорошо, отроки, так делать! Я к вам со всей душой, а вы воровать. Нельзя так в душу плевать! Нехорошо. Не делайте больше так… Грех какой вы на душу взяли… Господи, спаси и сохрани их души!
Произнося эти слова, старик три раза перекрестился, повернулся и быстро зашагал на бугор, к своей будке. Ребята сначала молчали долго. Им было стыдно. Потом один из братьев Бугаковых, Колька, без всяких объяснений сбросил с себя верхнюю одежду и поплыл на тот берег. Он поднялся на бугор к шалашу. Дед не поверил своим глазам. Перед ним стоял подросток и плакал навзрыд:
- Прости, дед Матвей, мы больше так не будем! Хочешь, мы тебе сейчас принесём все краденые арбузы?
- Бог простит вас… не надо нести мне арбузы… считайте, что я вам их подарил… больше так не делайте и никогда никому про это не рассказывайте!
- Спасибо, дедушка! Ни в жисть такого больше не будет! Прости только нас!
- Иди с Богом! Погоди, малец!
Сторож как бы спохватился на секунду, дрожащей рукой полез в карман и достал оттуда маленький серебряный крестик на зеленоватом гитанчике и протянул его Кольке
-На, это тебе от меня… крестик… на память… За совесть твою, за Божью искру в тебе…
Видя, что Кольке стыдно было после всего случившегося принять такой щедрый подарок. Матвей Потапович настоял:
- Бери, бери, я от чистого сердца тебе дарю! Помнить меня будешь! И живи по совести, раб Божий, Николай!
Батюшка повесил крестик на шею Кольке.
- Спасибо, дедушка!
- На вот тебе горстку орешков! Мать угостишь!
Ребята с трудом поверили рассказу Кольки, когда тот вернулся к ним. Но крестик на шее был тому доказательством. Они шли домой и долго говорили о доброте деда Матвея, о его большой и щедрой душе. Да, замечательный урок доброты и прощения преподал им совхозный сторож, бывший священник. Возле колодца стоял дед Николай и, увидев арбузы, недовольно спросил:
- Опять Матвей вас подкупает?
- Да нет! Он хороший - дед Матвей! Душевный!
-Да уж знаем, какой хороший! Своих внучат нет – он чужих приваживает…
Недели через две ребятишки вновь выбрались на рыбалку, хотели увидеть деда Матвея, поговорить с ним. Но на противоположном берегу уже не было ни сторожевой будки, ни самого сторожа. Ребята в недоумении переплыли на тот берег. Поле уже было убрано. Кое-где валялись мелкие щуплые арбузики да ботва в кучках. На месте демонтированной будки они нашли блестящую пуговицу от картуза деда Матвея. Колька взял её себе на память. В своём доме он нашёл пуговице почётное место: она теперь лежала у него на угольнике, под образами. С пуговицей он не расставался никогда. Даже на войну её взял, когда восемнадцатилетним парнишкой попал в конце 1944 года на фронт. Она у него в кармане гимнастёрки лежала. Во время коротких передышек боец Бугаков рассказывал своим товарищам о священнике деде Матвее, о его уроках жизни, о своих друзьях детства, о совхозных арбузах и при этом непременно показывал блестящую пуговицу, которая однажды его спасла. Но это была уже совершенно другая история. А дед Матвей, беглый батюшка из Курска, так и остался для Николая до самой его смерти мерилом совести, правды, чести, достоинства.
